Ашхабадский вор

– Давай ничего не брать, не трогать и не ломать, – серьезно сказал Гриневский. – Не хватало нам еще банды мстительных религиозных фанатиков, уперто прущих по следам. Это тебе не греки, у которых из-под носа твои же, заметь, англичане вывезли по частям Акрополь или Парфенон, уж запамятовал что именно, а греки – эллины, заметь, мать их! – мало того что не воспрепятствовали, так и до сих пор лишь изредка поноют: «Отдайте, отдайте», – их пошлют, они и заткнутся... А вот укради кто или разрушь мусульманскую святыню, земля у того под ногами будет гореть. Найдут, под землей достанут. На перо поставят, семью вырежут. Или всю жизнь будешь по норам ховаться, с места на место переползать, как этот, Салман... не Радуев, а другой... как его там... который Коран обстебал...

– Салман Рушди, – подсказал Карташ.

– Во-во. Это жизнь, что ли?

Немного помолчали. Откуда-то издали донесся долгий треск, словно ворочаются во сне древние горы, старчески похрустывая каменными суставами.

– Я скажу, начальник, почему тебе вдруг вспомнились те парни из кино, – нарушил молчание Гриневский. – Потому что тащишься ты от всего этого, прет тебя от такой житухи. Болтаться между жизнью и смертью, шагать по неизвестности на адреналиновом марафете. Тебе по жизни нужна погоня за сокровищами, без дома и мыслей о доме, не расставаясь с оружием, и чтоб никто тебе запреты не чинил.

– Ну, допустим, – Карташ повернулся, чтобы бросить в огонь докуренную до фильтра сигарету. – С оговорками, конечно, но принимается. А ты? Если б тебя тоже не тянуло, ты бы не вписался в эту авантюру?

– Я-то? – переспросил Петр. – Ты, начальник, не можешь поставить себя на мое место, ты рассуждаешь как вольный.

– А ты сейчас разве не на свободе?

– Хрена. Несвобода – это не только крытка, не только зона. Вот смотри, я тебе покажу разницу между нами. Допустим, ты сейчас решаешь, что все, шабаш, с тебя довольно. И делаешь ноги в Москву. Там ты вытаскиваешь из запасной колоды всех своих корешей... Кстати, наводку дам: заверни в Генкину контору и слей информашку про то, где платина заныкана. Возможности у конторы нехилые, хватит, чтобы ящички вытащить. И получишь полную отмазку. В худшем случае, тебя попрут со службы, а то и не попрут, а еще и повысят… На мне же висят срок и побег. И покровителей у меня нема. Поэтому завернут меня обратно в тюрягу, где мной с ходу плотненько займутся шестерки Пугача. Ну, допустим на секунду, что при фартовом раскладе не вернут, а освободят. Тоже не выход. На хазу к жене вернуться не получится, там меня опять же выловят или люди Пугача или хозяева прииска, которые тоже, думается, мутят сейчас свое следствие. Да и жену я подставить под удар не смогу. Значит, нет у меня другой дороги, только одна. Одна дорога и никакого выбора – что это, как не несвобода?

– Мог бы я с тобой поспорить, – сказал Карташ, – да как-то лень. И, главное, незачем. Все равно ничего не изменишь. Все равно завтра нам с тобой предстоит добывать свободу не себе, так нашим женщинам, и ничего тут уже не изменишь.

– Тогда давай, начальник, тянуть спички, кому какую смену стоять, и – на боковую...

Жилище отшельника они увидели наутро. Оказывается, они не дошли до него метров восемьсот. Но кто же знал! Жилище то представляло собой пещерку, выдолбленную в скале. С комфортом жил старец, ничего не скажешь. А вскоре подобные жилища стали попадаться частенько. Некоторые располагались так высоко, что приходилось только затылок чесать: как же затворники туда забирались, не по отвесной же стене, аки отец Федор? И где хавку добывали? Или приносил кто, а отшельник поднимал на веревке? Карташ попытался было подключить Гриневского к обдумыванию этих загадок.

– Помнится, у мусульман отшельничество не так развито, как у христиан и прочих религий. Или я чего-то путаю?

На это Гриневский пробурчал под нос нечто неразборчивое. Вроде бы, послал поочередно все религии мира и некоторых умников, которым делать больше нечего, кроме как забивать голову всякой туфтой. Одно было ясно – поддерживать увлекательную путевую беседу про отшельников разных стран и народов он явно не собирался.

– Ну, кажется, переход суворовых через шмальпы подходит к веселому концу, – еще через час пути произнес Карташ, вытянув палец в направлении гряды, похожей на шипастый хвост ящера.

– Ну да, что-то про такое Недж и говорил, – вглядевшись, согласился Гриневский.

– Доберемся минут через двадцать. Оттуда до чертовой купальни, по утверждению нашего доброго Неджметдина, еще час продираться через какие-то каменные поля и щели. Значит, до полудня, – Алексей взглянул на часы, – в запасе у нас окажется аж целых полтора часа. Не так уж и скверно, а?