Ашхабадский вор

– Хяким очень огорчился от происшедшего. Велел мне приглядывать за братьями. Но так же он велел мне приглядывать и за арчином Ахмуратом.

– А следствие? – с заведомой безнадежностью в голосе спросил Таксист.

– Ну какое следствие! – Дангатар даже всплеснул здоровой рукой. – И так ясно, что скажут люди братьев Порана и Батыра, а что люди арчина. К тому же не стоило, как говорят у вас, выносить сор из избы. Хм, этот сор стал бы чересчур щедрым подарком людям Сердара, которые ведь тоже не сидят сложа руки. Туркмен-ахалтеке рыщут, как голодные шакалы...

– Кто рыщет? – в один голос спросили Карташ и Таксист.

– Люди из ахалского тайпа, – сказал Дангатар, – из клана Ниязова. Ими, в основном, и заняты ключевые посты государственной службы, а таможня так насквозь, снизу доверху, состоит из туркмен-ахалтеке. Между прочим, так называемая туркменизация страны, то есть обязательное знание туркменского языка, перевод делопроизводства с русского на туркменский, вся эта ерунда с отменой двойного гражданства и тому подобное, – это лишь создание поводов к вытеснению с постов еще старых советских аппаратчиков, а также лиц, не принадлежащих к титульной нации да и вообще всех лишних – понятное дело, с обязательной заменой их на людей ахалского тайпа. Правда, на местах людям из клана Сердара приходится тяжелее. Допустим, прокурором велаята или главой местного Комитета национальной безопасности они могут поставить своего, но руководить ему придется людьми из чужого тайпа. Значит, не руководить ему больше приходится, а договариваться – с подчиненными и лично с хякимом. Вот туркмен-ахалтеке и пускают слюни в желании оттяпать еще хоть кусочек от чужой власти, еще хоть на миллиметр проникнуть в чужие владения, хоть еще одного своего человечка куда-нибудь протиснуть, чтоб в перспективе подмять велаят под свой тайп.

– Ну и запутанно тут все у вас, как я погляжу… – сказал Гриневский.

– А где сейчас этот Ахмурат? – спросил Карташ.

– Все там же. Арчин города. Возможно, ему бы и удалось отомстить братьям, но те вовремя обзавелись влиятельным покровителем. Этого покровителя я вам показал сегодня на экране. Гурбанберды Саидов, хяким Гурдыкдерийского велаята. Серьезные намерения братьев Порана и Батыра для него не остались незамеченными. Кто на кого вышел неизвестно, но они спелись. Я узнал об этом не сразу. Но я узнал об этом вовремя. И сразу же доложил своему хозяину, хякиму Аллакулыеву.

– И хяким не поверил, – сказал Карташ.

– Не поверил, – признал Дангатар, потемнев лицом. – Этот Саидов умен и хитер. Он понял, что мне рано или поздно станет известно о его контактах с братьями, и сделал упреждающий ход. В это же самое время Саидов стал усиленно дружитьс нашим хякимом. Слал подарки, предлагал совместные проекты, даже заключил какие-то торговые договоры. Поэтому его контакты с братьями вполне укладывались в дружбу с нашим хякимом и с нашим велаятом... Я, я виноват в том, что случилось! – лицо Дангатара внезапно исказилось гримасой боли, он бросил вилку, и та со стуком упала на пол. – Я испугался... Нет, не надо мягких слов! Я струсил! Надо было, отправив жену и детей в Египет, на свой страх и риск убрать братьев! Устроить обоим один несчастный случай на двоих, это было несложно – они много времени проводили вдвоем. Если бы хяким не убил меня сразу, то потом понял бы и, возможно, простил...

Только теперь Дангатар нагнулся, поднял с пола вилку, положил на стол. А за окном окружающее погрузилось в серые тона, словно на мир набросили тончайшую вуаль пепельного цвета – верный признак надвигающихся сумерек.

– Не меньше моей вины и в том, что я не сумел отговорить хякима от той поездки. Хяким Аллакулыев принял приглашение одного из братьев, Батыра, приехать к нему в этрап на праздник обрезания сына Батыра. Хотя, Аллах свидетель, я как мог отговаривал хякима! Но у меня не было фактов на руках, а к моим плохим предчувствиям и к моим разговорам о нехороших совпадениях Аллакулыев отнесся с насмешкой. Мол, вечно ты видишь в каждом верблюде порождение шайтана. Опять же я виню себя не за то, что не переспорил хякима – это всегда было делом не из простых! – а за нерешительность. Что мне стоило подсыпать ему в пиалу какого-нибудь не слишком вредного порошка? Ну, почувствовал бы он себя плохо, повалялся день-другой в постели, зато поездка бы сорвалась. Ну, догадался бы он даже, кому обязан внезапной хворью, ну устроил бы мне день выдранных волос...