– Я прослежу сам, – пообещал Кречет.
– Господин президент, стоит упомянуть про уверения НАТО не нападать на Россию. Понятно, что намерения и интересы здесь расходятся. И тоже понятно, чему НАТОвцы отдадут предпочтение: обещанию не нападать или все же жажде захватить наши богатства.
– Спасибо, – кивнул Кречет. – Их обещание не нападать слишком напоминает мне нашу молодость, когда постепенно раздеваешь какую и все твердишь, что ей нечего опасаться, что не трону, что это просто так... Уже совсем разденешь, а все успокаиваешь, что не трону, мол...
– Да, – согласился Забайкалов. – Теперь нас поимеют похлеще, якс вы, Платон Тарасович, ту спелую дуру.
Кречет поморщился, он общался не только со спелыми дурами, но лишь пожал плечами:
– Я что, я по благородному... Даже свет выключал, как было принято. А нас поимеют скоком, у всех на виду. Всей Европой! А то и всякими там япониями, мексиками и даже кореями... Не так ли, Степан Бандерович?.. Что вы там стоите у дверей, как сирота?
Коломиец развел руками:
– Да подевреиваю Когана. Вопрос к нему есть, а у него живот схватило, убежал...
– Под... под... чего? – не понял Кречет.
Коломиец огляделся по сторонам, приглушил голос:
– Не могу же сказать, что поджидаю? Как-то неловко по отношению к коллеге. Вдруг обидится? Не скажет, но обидится? С министром финансов шутки плохи! Вдруг зарплату задержит, как шахтеру?.. А с НАТО вы гадостно правы, Платон Тарасович. Серость и тупость наступают по всему миру. Чего стоит, когда НАТО высаживается то в Африке, то в Сербии, то в Албании!.. Да, волнения утихают, наступает покой... Не скажу – могильный, но покой сытого тупого скота со жвачкой во рту. Американский покой, силой навязанный всему миру!.. Беда в том, что таких же ленивых в любом народе все же большинство. А большинству без разницы какая власть, какая вера, как Отечество называется на этот раз... Лишь бы жвачка, лишь бы работать поменьше, а получать побольше. Меня страшит, что и у нас, в России, если поставить этот вопрос на голосование... на референдум, как теперь говорят, то простой народ может проголосовать за то, чтобы отдать всю страну Америке, просить ее высадить у нас миротворческие силы!.. Мол, и при демократах голодаем так же, как голодали при коммунистах. Авось, хоть американцы наведут порядок!.. Забыли, что наводить порядок призывали еще Рюрика, а потом то немцев, то французов, то евреев...
От стола справа донесся мощный вздох Яузова:
– От коганов все беды! Кстати, где он носится?
Глава 32
В дверь заглянула Марина:
– Кленовичичевского пустить?
Кречет поморщился:
– Что-то зачастил.
– У вас к нему какое-то особое расположение, – сказала Марина. – Но если скажете, поставим его на общую очередь и только в часы приема.
Кречет махнул рукой:
– Ладно, зови. Он не наглый, не злоупотребляет. Он и так переламывает себя, ибо ходит просить не для себя, для других. Он из тех, кто для себя и щепки не возьмет.
Я с любопытством наблюдал как Кленовичичевский вошел и приближался к столу всесильного президента, на лице смущение, что мешает государственным делам, в то же время убежденность в правоте, лагеря и перестройка только показали, что был прав он, а не президенты, тогда называемые генсеками, И сейчас его долг гражданина поправлять, подсказывать, даже терпеть окрики, но стараться на благо общества.
– Что на этот раз? – поинтересовался Кречет.
– Пираты, – виновато объяснил Кленовичичевский, словно пиратили его собственные сыновья. – Нас могут внести в черные списки стран, где государство совсем не борется с пиратством! А это значит санкции...
Многих передернуло, санкции больно бьют и по богатым странам, а нищую вовсе прикончат.
– Так уж плохо? – спросил Кречет.
– Ужасно, – подтвердил Кленовичичевский. – Надо принять закон о пиратстве. Пираты, книжные или какие еще, самый большой бич нашего общества!
Кречет устало заметил:
– Послушать Когана, так самый большой бич – отсутствие финансов, послушать Яузова – проклятые демократы и евреи, развалившие страну. А оказывается – пираты.
– Но во всем мире...
– Во всем мире пираты уже отпиратились и стали банкирами. А наши... Эти защитники демократии постепенно переходят на легальный бизнес.
Коломиец дернулся в благородном возбуждении:
– Защитники демократии? Мы не хотим с ними иметь ничего общего. Какие они защитники?