Ярость

Посреди гостиной, как и принято, свободное пространство, в дальнем углу от камина небольшой стол, три легких стула, на столе цветы в изящной вазе. Кажется, даже ноут-бук, судя по форме, сейчас закрыт. Возле вазы огромная массивная пепельница в виде большой толстой жабы с распахнутой пастью.

Полковник поставил на стол кофейник, пачку сахара, вытащил из шкафа две чашки. Обернулся:

– Я сготовлю кофе, пока подъедет шеф. Если вскипит раньше, то выпьем вдвоем.

– А пока меня свяжете?

Он ухмыльнулся:

– Нашим ученым и так слишком часто связывали руки. Только в этом Америка нас и обогнала...

Глава 37

Пока кофейник разогревался, этот Терехов раскрыл ноут-бук, едва ли хуже того, что подарил мне президент, потыкал корявым пальцем по клавишам. Я видел, как отсвет экрана упал на его лицо. Глаза медленно теряли настороженность. В одном месте даже изогнул губы, словно лицо пробовало улыбнуться, но проще было бы улыбнуться акуле.

– Футу...ролог, – сказал он медленно. – Черт, что это за профессия?

Я смолчал, а его глаза сканировали невидимый мне экран. Судя по бликам, пошли даже фото или видеозаписи, затем снова на суровое лицо упал ровный свет, какой бывает только, когда высвечивается текст на белом поле.

– В школе освобождался от физкультуры, – пробормотал он с презрением, – в армии не служил... Я бы таких истреблял вовсе. Только породу поганите! Почему от армии отвертелся?

Я буркнул:

– А что, это выведать не удалось?

– С помощью этих малюток нам известно все, – он почти бережно провел пальцем по краю ноут-бука. – Здесь сказано, что с детства одолела куча болезней. Порок сердца, еще какая-то хреновина... вот вовсе неизлечимая...

Он покосился на меня одним глазом как хамелеон, словно опасаясь, что я умру прямо сейчас, и его начальство не увидит результатов его трудов. А то и лычки сорвут.

– А это... – он по складам произнес длиннейшее название, что звякало и грюкало, будто скелет доисторического ящера тащил за собой двадцатиметровый хвост, грюкая позвонками. – Черт, язык сломаешь. Что это?

– Откуда я знаю.

Он хмыкнул, посмотрел как будто я только что выкопался из могилы.

– Но здесь написано, что болезнь неизлечима.

– Раз написано, значит так и есть.

Я защищал написанное, все-таки сам пишу и хочу, чтобы мне верили, но в его глазах появилось опасение, что я сейчас закопаюсь обратно. Палец ткнул в клавишу, судя по движению, в Page Down, всмотрелся в следующую страницу. Я наблюдал за ним, на его лице появился уже страх, что я кончусь прямо сейчас, операция сорвется, а меня, может быть, вовсе не собирались убивать вот так сразу.

– Не понимаю, – пробормотал он, глаза его не отрывались от экрана. – Здесь сказано, что лечение не проводилось... Зубы – да, верхний правый – пломба, трижды... клык – трижды... что за клиника? Три пломбы за год в одном и том же зубе?

– Особая Литфондовская, – ответил я неспешно. Как и везде, куда берут по блату. Не за умение работать, а по связям...

Он кивнул с угрюмым видом.

– С этим теперь покончено.

– Ой ли?

– Экономика, – объяснил он, словно я был тупым школьником. – Всяк будет вынужден работать.

– А мы что, уже не в России?

Я наклонился, с болезненной гримасой потер лодыжку. Он наблюдал за мной с беспокойством:

– Что-то не так?

– Подагра, – ответил я со стоном. Задержал дыхание, напрягся, а когда с усилием разогнулся, лицо мое было багровым от прилива крови. Он смотрел с нарастающим беспокойством, я внезапно подумал, что он уже из поколения, которое не знает, что такое подагра, апоплексический удар, грудная жаба – все это именуется как-то иначе. И слово «подагра» звучит загадочнее и страшнее, чем инсульт или инфаркт.

– Вы, того... расслабьтесь, – сказал он жалко, – вам, может, лекарство какое?

– Терафазопсиходедитоксин бы, – простонал я.

– Есть только аспирин, – ответил он дрогнувшим голосом. – Еще анальгин... может быть.

Я слабо отмахнулся, встал с великим трудом, медленно передвигая ногами и шаркая, подошел к окну. Спиной чувствовал его встревоженный взгляд, сказал слабо:

– Сейчас отдышусь... Свежий воздух...

– Окна закрыты герметически, – ответил он торопливо, – тут везде кондишен...

– Хорошо, – пробормотал я, не оборачиваясь. – То-то показалось, что здесь прохладнее... Вы делайте кофе, делайте...

– А вам... можно?

– Нет, сердце не то, но запах бодрит.