Ярость

Кречет проглотил какое-то выразительное слово, что вертелось на языке и едва-едва не сорвалось, но, похоже, не один я поработал литейщиком: судя по лицам министров, все поняли, даже договорили про себя недостающие слово этого заклинания, так облегчающего душу и, как говорят психоаналитики, снимающие стресс.

– Здорово, – выдохнул он наконец после длинной, хоть и немой фразы, что как колокол звучала в наших ушах, потому что произносилась хором, – а митинги протеста против своего режима не само правительство организовывает?.. Жаль.

– А то бы организовали? – спросил Коган.

– Конечно, – заверил Кречет. – Ломать – не строить. И удовольствия больше. Марина, зови... нет, проси его прямо в нам. Да, прямо на заседание. Мы чуть прервемся, а то мозги уже скрипят, пусть отдохнут, а мы пока поговорим с правозащитником. А того, назначенного, не пускать! Это же анекдот, если правительство само пишет текст на лозунгах оппозиции или указывает, за что его критиковать!

Марина заколебалась:

– А может, все-таки в шею? Вам работать надо.

– Погоди, все-таки этот экземпляр из редкой породы бескорыстных. Их оберегать надо. Зови! Только принеси для него кофе. Посмотрим, кто кого использует.

Марина вышла, а Яузов буркнул:

– Какая длинная фамилия... По мне уж Сруль Израилевич и то проще.

Я ощутил, что надо и мне что-то сказать, поучаствовать, а то вроде бы работа кипит, все что-то делают, торопливо записывают ценные указания Кречета, шепчутся, по-государственному морщат лбы и двигают бровями, только я глазею по сторонам, отмалчиваюсь.

– Да все просто, – объяснил я. – Был когда-то человек по имени Клен. Его дети на вопрос: чьи, отвечали – кленовы. Через тридцать-сорок лет дети мужика по фамилии Кленов отвечали на такой же вопрос: кленовские. Или – кленовичи, если жили чуть западнее. Дети Кленовича уже были Кленовичичи, а дети Кленовичича – Кленовичичевскими. Хоть и длинная фамилия, но произносится легко. Попробуйте!.. Только везде упрощающие жизнь, как жаждется простому человеку, американцы сломают язык.

Коган с восхищением повертел головой:

– Здорово! Хочу посмотреть на его внуков.

– Эпоха образования фамилий уже закончилась, – разочаровал я его. – А то бы у нас были Компьютеровы, Телевизорские, Программистовы, Визажистичи, Факсовы, Факсовичи, Факсовские, Факсучи....

– Факсучи, – повторил Коган с сожалением, – как жаль, что эта эпоха у вас кончилась.

Яузов смотрел с неприязнью:

– Ничего, Сруль Израилевич. У нас, Сруль Израилевич, и других забав хватает. И без этого... Грамматикопоподоллопуса имена интересные, поверьте, Сруль Израилевич, встречаются...

Глава 13

Кленовичичевский вошел робко, но робость была не от страха перед высокими государственными лицами, а от природной застенчивости, которую многие ошибочно принимают за слабость. Он вздрогнул, увидев в кабинете столько народу, замялся, опять же из-за повышенной интеллигентности, проще выкладывать всесильному диктатору правду с глазу на глаз.

Кречет пошел навстречу, пожал руку, проводил к столу. Краснохарев без особой приязни протянул ему пустую чашку, взял кофейник:

– Вам покрепче или как?

Кленовичичевский сказал застенчиво:

– Лучше «или как». Сердце, знаете ли...

– Знаю, – пробурчал Краснохарев. – У меня оно тоже где-то есть. Не зря же что-то в пятках шебаршится.

Коломиец придвинул Кленовичичевскому сахарницу:

– Потребляете белый яд?

– Да, пока еще...

– Сколько?

– Одну ложечку. Спасибо, довольно.

Он взял чашку обеими руками, словно грея ладони о жестяную кружку возле лагерного костра. Близорукие глаза застенчиво щурились. Кречет сказал благожелательно:

– Пусть белый яд борется с черным! Кофе от этого только слаще. Что вас привело к нам, Аполлон Вячеславович?

Кленовичичевский сказал смущенно:

– Честно говоря, я ожидал, что буду добиваться приема много недель. Но вот так сразу, у меня в голове все смешалось... Помню, что в числе целого ряда вопросов был вопрос о правах осужденных, что постоянно нарушаются... Суд неправедно осудил Сидорчука, а этот убийца на самом деле несчастный человек. Его надо лечить...

Я ощутил неловкость, справа и слева хмыкали, отводили взоры. Яузов смотрел на правозащитника с откровенной враждебностью, взгляд был оценивающий, словно надел на него двойную выкладку и гонял по грязи. Но уже не привлечь даже на сборы, слишком стар правозащитник чертов...