Ярость

Я удивился:

– Вы знаете так много... Значит ли, что и вы поддерживаете эту безумную идею частичной исламизации России?

Она засмеялась:

– Почему нет?

– Но тогда, – сказал я осторожно, тщательно выбирая слова, – как же насчет ущемления женских прав... Все-таки законы ислама к женщинам строговаты...

Она покачала головой, в глазах прыгали искорки:

– Зато мужчины станут мужчинами, а не мужиками. Я знаю, Платон Тарасович рассказывал, как вы его мордой о стол... Ну, когда он вас обозвал мужиком! А нам всем так хочется, чтобы мужчина был силен и горд... Многим женщинам эта эмансипация уже поперек горла. Впятеро больше работы, больше грязи, тревог, ответственности, а прав что-то не заметно! К тому же, самое главное, вы преувеличиваете это закрепощение. Вон в Турции женщины не ходят в чадре, а глава правительства – женщина! Да еще какая красивая и женственная!

– Ну, это верно...

Она улыбнулась дружески:

– У нас равноправие, но что-то я не видела, женщин в нашем правительстве. Честное слово, я всерьез за ислам. Свободы для женщин будет не меньше, чем сейчас. В исламе течений тоже хватает! Прибавится еще одно: русский ислам. Со своими особенностями. К тому же речь шла не о тотальной, а только о частичной исламизации... Верно?

Я пробормотал ошарашенно:

– Ну, в общем-то...

Она засмеялась:

– Не надо делать такие большие глаза! Я знаю, что я ничего, но почему я обязательно должна быть дурочкой?

Глава 27

Кречет вошел в зал через пару часов, подтянутый и бодрый, словно собирался принимать парад. Яузов дернулся встать, но чертыхнулся в полэтажа и лишь выпрямился как на параде. Остальные умолкли и ждали в почтительно государственных позах.

Марина поставила перед президентом графин с оранжевой жидкостью. Коган сморозил что-то о горилке с перцем, а Яузов, будучи знатоком по горилке всех видов, посмотрел выразительно и постучал по лбу, на что Коган тут же сказал: «Войдите», а потом: «Ладно, сиди, я сам открою». Стенки графина сразу запотели, там на глазах начали вздуваться мелкие блистающие шарики.

Кречет бросил на середину стола листок. Ноготь со стуком, словно в самом деле коготь кречета, припечатал бумажку с полированной поверхности.

– Этот листок... Кто бы мог подумать, что движение коммунистов, так исковерканное и униженное, имеет какое-то будущее...

– Что за бумажка? – спросил Краснохарев носорожисто.

– Отчет. Ну тех самых отделов, которые не спускают глаз. Количество коммунистов все время сокращалось, разумеется, за счет вымирания стариков. Но вот наметилось замедление процесса... Еще с прошлого года. А в этом в их ряды вступило молодежи больше, чем ожидали сами коммунисты. Из тех, кто не помнит тех страшных лет, а лишь по идиллическим рассказам деда, да по самим лозунгам, прекраснее возвышеннее которых не найти на всем свете. Слышали от старых коммунистов: свобода, справедливость, от всякого по труду, каждому по потребностям... Романтическим душам это близко. Их я тоже числю в своих сторонниках, хотя они об этом не подозревают...

Коган сказал злорадно:

– Сторонники? Да они с вас первого шкуру спустят!

– Сторонники, – подтвердил он со вкусом. – Жаждут сделать Россию сильной и гордой!.. Надо их перехватить у коммунистов.

– Как?

– Не знаю. Сказать правду о наших планах – разорвут в клочья. Они ж еще не понимают, что коммунизм пока еще невозможен. А вот...

Наступила пауза, глаза многих повернулись в мою сторону. Мол, раз уж президент оказывает вам, дорогой, непонятное предпочтение, то объясните что надо делать нам, простым и неглупым министрам:

– Тогда, – предложил я, – сперва надо громко и уверенно выложить все козыри. Не всем, а пока этим, молодым и горячим. Мол, Россия станет сильной и богатой, снова встанет во главе... по крайней мере – половины мира, даст достойный ответ НАТО... а потом таким это тихоньким голоском прошептать, каким образом это может получиться. Конечно, взрыв будет, но все же часть уже будет подготовлена идти на жертвы. К тому же это молодежь! Еще часть сочтет это великолепной дерзкой выходкой, вызовом старому обществу, своим родителям, школе, институту, проклятым преподавателям, что ходят в церкви и целуют руки попам.

Пока они переглядывались, привыкли обсуждать все неспешно, чтобы не наломать дров, не колхозом все-таки руководят, а страной, Кречет сказал с кривой усмешкой:

– Я уже пять лет как не пью. Нет, я не трезвенник, но я непьющий. Это две большие разницы, как говорят на телевидении. Когда я впервые встретился с руководителями страны, я ужаснулся их тупости, пустоте, их беспробудному пьянству... И тогда впервые подумал в страхе: почему эти тупые люди управляют такой огромной страной? Почему они вообще управляют? Не потому ли, что умные и совестливые люди шарахаются от политики, брезгают ее, как грязным делом?.. Вот и добрезговались!..