Негоже лилиям прясть

– Никогда, Филипп, клянусь тебе в том, – ответила она. – Я призналась тебе, что испытывала соблазн, но не поддалась.

– Спасибо тебе, душенька, – шепнул Филипп. – Теперь полнота моего царствования неоспорима.

И в самом деле, он почувствовал себя вполне королем, ибо он был подобен всем мужчинам своего королевства: ему нужна была женщина, женщина, принадлежащая ему всецело.

Глава Х

Реймские колокола

Несколько часов спустя Филипп в длинном одеянии пурпурного бархата уже возлежал на парадном ложе, украшенном гербами Франции, и, сложив на груди руки, ждал епископов, которые поведут его в собор.

Первый камергер Адам Эрон, тоже в праздничной одежде, стоял возле королевского ложа. Тусклое январское утро заливало опочивальню молочным светом.

В дверь постучали.

– К кому вы пришли? – спросил камергер.

– К королю.

– А кто его хочет видеть?

– Его брат.

Филипп и Адам Эрон досадливо и удивленно переглянулись.

– Хорошо. Пусть войдет, – сказал Филипп, приподнявшись на подушках.

– У вас, сир, осталось мало времени... – заметил камергер.

Незаметным движением век Филипп успокоил камергера, и тот понял: беседа братьев продлится недолго.

Красавец Карл де ла Марш еще не успел снять дорожного платья. Он только что прибыл в Реймс и, заглянув на минутку к своему дяде Валуа, отправился к королю. Его лицо дышало гневом, даже по походке чувствовалось, что он еле себя сдерживает.

Но как ни велика была его ярость, вид старшего брата, облаченного в пурпур и возлежащего на ложе в ритуальной позе коронуемого, внушил ему невольное уважение; он остановился, глаза его округлились.

«Как бы ему хотелось быть на моем месте», – подумал Филипп. А вслух произнес:

– Итак, вы прибыли, мой дорогой брат. Весьма признателен вам за то, что вы правильно поняли ваш долг и заставили замолчать злые языки, распространявшие клевету о том, будто вы не пожелали присутствовать на моем короновании. Весьма вам признателен. А теперь поспешите переодеться, потому что вы не можете явиться в таком виде в собор. А то опоздаете.

– Брат мой, – ответил де ла Марш, – сначала мне надо побеседовать с вами о важных вещах.

– О важных вообще или важных для вас? Самое важное сейчас – это не заставлять ждать клир. Через несколько минут за мной явятся епископы.

– Ну и что ж, пускай подождут! – крикнул Карл. – Каждый находит случай и время поговорить с вами, чтобы добиться своей выгоды, и каждого вы выслушиваете. Только меня одного вы не принимаете в расчет; но на сей раз вы меня выслушаете!

– Тогда давайте поговорим, Карл, – произнес Филипп, садясь на край постели. – Но, предупреждаю, времени у нас мало.

Карл мотнул головой, как бы говоря: «Там видно будет», уселся в кресло и, стараясь придать себе независимый вид, напыжился, вздернув кверху подбородок.

«Бедняга Карл, – подумал Филипп, – теперь он старается подражать нашему уважаемому дядюшке Валуа; но ему явно не хватает дородности».

– Филипп, – начал де ла Марш, – я десятки раз просил вас дать мне во владение пэрство, просил увеличить мой удел, равно как и мои доходы. Просил я вас об этом или нет?

– Ну и семейка! – пробормотал Филипп.

– А вы притворялись, что не слышите. Повторяю вам в последний раз; я прибыл в Реймс, но присутствовать на вашем короновании буду лишь в качестве пэра. Иначе я сейчас же уезжаю обратно.

Филипп с минуту молча глядел на брата, и под этим пристальным взглядом Карл вдруг почувствовал, что теряет всю свою самоуверенность, весь свой апломб, даже ростом становится меньше, тает, как лед под солнцем.

Только в присутствии их отца, Филиппа Красивого, Карл так остро испытывал чувство собственного ничтожества.

– Сейчас, Карл, – сказал Филипп, поднялся с постели и, сделав знак рукой Адаму Эрону, отошел с ним в угол комнаты.

– Адам, – спросил он, понизив голос, – бароны, которые должны были доставить мирницу из аббатства Сен-Реми, уже возвратились?

– Да, сир, они в соборе вместе с духовенством.

– Прекрасно. Тогда ворота города... ну, словом, как в Лионе.

И он трижды, почти незаметным для глаз движением, повернул кисть руки, и Эрон понял, что это означает: решетки, запоры, ключи.

– В день коронования, сир? – удивленно пробормотал Эрон.

– Именно в день коронования. И действуйте быстро.

Когда камергер вышел, Филипп снова улегся на свое ложе.

– Ну, брат мой, что же вы у меня просили?