Спаситель Короны

Если б не сообразительность рядового, прикрывшего спину убитым, а голову каской, валяться бы сейчас бедолаге истерзанным на горячей земле среди тех, кто также не дошел до руин. Однако Гартош продвигался вперед, хотя с каждым шагом ему становилось все труднее – уходили силы, раны прибывали. Не шибко физически силен был Гартош, чтобы спокойно волочь на себе многокилограммовую ношу…

А обезумевшие птицы налетали и налетали, образуя вокруг бредущего человека копошащийся клубок.

Хорошо еще, что крохотный птичий мозг не позволял этим тварям обдумать ситуацию и выбрать верную тактику. А додумайся они атаковать снизу, целя в незащищенные лицо и живот, – все было бы кончено в одночасье. Птицы же пикировали сверху, вклиниваясь в шевелящуюся, бьющую крыльями гущу, цеплялись когтями во что придется, долбили и рвали клювами, что оказывалось под ними… а под ними оказывались и их сородичи в том числе. Забитые своими же птицы замертво падали под ноги, и Сварог видел распахнутые клювы, бессмысленные бусины глаз. Клубились облака перьев.

Рук он уже не чувствовал и боялся представить себе, во что они превратились. В фарш, не иначе. Разве что ладони Гартош прятал как мог. Ноги и ладони – вот важнейшие для него сейчас части тела.

Однако все шло к тому, что они до руин не дотянут. Тем более что уставал Гартош с каждым шагом все сильнее. Лишь бы не сбросил с плеч мертвеца – в противном случае через мгновение его растерзают в клочья.

Ясно было, что рядовой Гартош уже поставил на своей жизни крест. «Пушечное мясо»… Не иначе, сам себя так не называя, солдатик понял, что именно таковым и является. И внутренне примирился с необходимостью пожертвовать собой во имя выполнения боевой задачи. Он уяснил истинное положение вещей: единственное, что ему остается, – исполнить приказ, спасти боевых товарищей и заработать посмертную славу себе. Ну, быть может, и для родных заработать мало-мальскую пенсию по утрате кормильца. Если, конечно, у него есть родные и если здесь назначают подобные пенсии.

Гартош, хоть головы и не поднимал, хоть и петлял, как заяц, но все же каким-то наитием выворачивал к руинам. До каменной кладки оставались считанные шаги.

Гартош споткнулся. Припал на колено. Упасть для него означало погибнуть. Будет уже не подняться.

Рядового спасло то, что он уже перешагнул тот порог, за которым или человек теряет сознание от боли, или совершенно перестает боль чувствовать. Гартош боль чувствовать перестал. Только поэтому он сумел подняться с колена и пройти последние метры.

Он протиснулся в щель в кирпичной стене и ввалился внутрь развалин Юдоли. Птичья сволочь, напоследок ударив в спину всей массой, осталась за разрушенными стенами. Ни одна из пернатых тварей не попыталась преследовать жертву в пределах разрушенного здания – видимо, птичкам вход сюда был кем-то (или чем-то?) заказан. Гартош сбросил с себя ношу, которая уже мало была похожа даже на покойника – нечто изорванное, изодранное; свисающее лоскутами мясо в клочьях ткани. Ладони Гартоша скользнули к поясу, нашаривая гранаты.

Рядовой спас глаза – во многом благодаря тому, что каска оказалась велика и сползала на лицо. И посреди кирпичного крошева, разбросанных скамеек и валяющихся треножников Сварог увидел человека в серой мешковатой хламиде. Тот стоял в центре разрушенного строения, спиной к Гартошу. А под ним…

Под ним, на расчищенном от хлама участке пола, полыхал огонь. Нет, слово «полыхал» не годилось, как, наверное, не годилось и слово «огонь». Под ним с зачаровывающей плавностью перетекала желто-красно-черная лава, взрывалась огненными выплесками, ходила огненными водоворотами, переливалась нутряным светом, как остывающие угли… Вот только лава эта остывать не собиралась. И обладатель в серой хламиде стоял босыми ногами прямо на лаве. Зрелище было, прямо скажем, жутковатое.

Стоял он перед огромным, в две трети человеческого роста, серым котлом с закопченными стенками и что-то аккуратно сыпал из пузатой реторты в кипящую, бурлящую, исходящую паром воду. Котел нагревался, по всей видимости, подземным огнем, поскольку никаких дров под ним не наблюдалось. Когда в развалинах появился Гартош, обитатель руин резко обернулся. Отбросил с лица седые лохмы; вперил в Гартоша яростный взгляд. Изможденное бледное лицо, нечесаные волосы, горящие глаза фанатика.

– Баль-Мирг… – потрясенно прошептал Гартош. И крикнул вдруг – облегченно, радостно, в каком-то даже бешеном восторге, будто минуту назад объявили, что война закончилась полной и безоговорочной победой наших и все солдаты – марш по домам: – Баль-Мирг, дружище, ты! Вот это да!