В Курляндском котле

Вдруг раздается автоматная очередь… Еще… Прозвучали два винтовочных выстрела.

Это на шоссе, там дежурит Зубровин с группой бойцов. Задание им — добыть «языка».

Со стороны шоссе выстрелы затихли. Мы идем к палаткам. Я заглядываю к «братьям» — Тарасу и Павлу Ершову.

В палатке Тараса и Ершова собрались партизаны; тут же находится Костя Озолс. Он большой любитель слушать рассказы товарищей.

— Хорошо сказано, — улыбаясь, качает он головой и снова настораживается, слушает, стараясь не пропустить ни одного слова.

Я прилег возле Тараса. Он положил кусочек бараньего жира в баночку, и вскоре огонек «лампочки» вспыхнул ярче.

— Михаил, твоя очередь. Расскажи что-нибудь об Одессе!

Михаил приподнялся, посмотрел вокруг. — Эх, была бы здесь гармонь, да партизанская зона, — как было в Полесье, рванул бы я так, чтоб меха треснули. Русскую бы… А го живем — голоса полного не подай.

Веселый парень Михаил из Одессы. В отряде любят его, но на боевые задания командир посылает его редко. После того случая, когда при встрече с нами Михаил, растерявшись, дал очередь из автомата, Капустин говорит, что опасно повару в разведку ходить: загремит не вовремя кастрюлями — выдаст себя и товарищей. Михаил обижался на это, но знал, что спорить с Капустиным бесполезно. Характер у того крепкий, если что сказал, то слову своему он хозяин.

— Тарас, помнишь партизанскую зону? — спросил Ершов.

— Еще бы, разве можно забыть?

• Широко река весною в поле разливалася.
• Партизана я любила, да не сознавалася;
• Партизана я любила, свое сердце тешила, —
• На плечо ему сама винтовочку вешала…

— вполголоса запел Тарас, Ершов подхватил припевку. Когда песня оборвалась, в палатке захлопали.

— Споемте, братцы, что-нибудь еще — партизанское, да так, чтобы всем подпевать, — воскликнул Михаил. — Начинай, Тарас!

— Ладно, споем. Был у нас в отряде хороший паренек, стихи писал. Читал нам их у костра… Так читал, что за сердце брало. Убили его фашисты. Это была его песня:

• Пронесется гроза боевая,
• Мы вернемся в родные края,
• Но тебя не забудем, родная,
• Партизанская наша семья.
• Нашей дружбы великой цели,
• Вечеров и бесед у костра;
• Как, летя под откос, гремели
• Фашистские поезда…

«Языка» захватить не удалось, и Зубровин вернулся недовольный результатами встречи с гитлеровцами. Группа его обстреляла на шоссе легковую машину. Зубровин строго наказывал — стрелять по колесам, но несколько пуль ударили выше и одна угодила в голову ехавшего в машине лейтенанта полевой жандармерии. Это сделал командир второго отделения отряда Николай Гомолов.

Комсомолец Николай Гомолов с восемнадцати лет бьется в тылу врага. Впервые он пришел в партизанский отряд в конце 1941 года вместе со своим отцом Карпом Григорьевичем. И отец и сын служили во взводе разведки, которым командовал Александр Данилович Капустин. Отряд действовал на родине Гомоловых, в Калининской области. В последние дни перед освобождением Калининской области от фашистских захватчиков гитлеровцы схватили и зверски замучили Карпа Григорьевича. В феврале 1942 года, после освобождения родных мест, Николай Гомолов попросил советское командование направить его в тыл врага. Он дрался в Белоруссии и Литве. Летом 1944 года во время отдыха Николай Гомолов снова встретился с Александром Даниловичем Капустиным; результатом этой встречи было то, что Гомолов оказался на территории захваченной гитлеровцами Латвии. За три года партизанских боев на счету Гомолова до полусотни захваченных фашистских «языков» и два пущенных под откос вражеских эшелона. Теперь он сам сердился на себя за то, что по его вине не удалось захватить живым офицера гитлеровской фельджандармерии.

— Не дальше как завтра «язык» будет, товарищ командир, — обещал Гомолов. — А этого, — он показал на жандарма, — оставим тут и заминируем.

Забрав полевую сумку жандарма, оружие, личные документы и значок с надписью «фельджандармерия», партизаны заминировали труп гитлеровца и скрылись.

Среди захваченных документов оказались протоколы допросов немецких солдат, вера которых в своего фюрера и свою победу была явно расшатана. После Сталинграда в гитлеровской армии все острее сказывались упадок духа и неверие в победу. Среди солдат, оказавшихся в курляндском «котле», эти «настроения» проявлялись особенно резко, о чем говорили многочисленные аресты недовольных жандармами и гестапо. Попавшие в наши руки протоколы допросов арестованных солдат подтвердили это. Были среди бумаг, захваченных у жандарма, различные донесения, циркуляры, распоряжения и в том числе распоряжение о том, чтобы автомашины, следовавшие по шоссе Талей — Кулдыга, ходили только колоннами. Это мы знали. Гитлеровцы никогда не были уверены в том, что их машины не окажутся простроченными из засады партизанскими автоматами. Кроме нашего отряда, в Курляндии было немало других, составившихся из ушедших в леса местных жителей-латышей и бежавших из плена солдат Советской Армии.