Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга вторая

Д’Артаньян, чувствуя ужасную слабость, опустил руку со шпагой и, стоя посреди прихожей голый, словно Адам до грехопадения, устало распоря– дился:

– Планше, быстро принеси какую-нибудь одежду, пистолеты и мушкет. Придется нам с тобой до утра проторчать тут в карауле. Клянусь богом, нам нельзя глаз сомкнуть! Мало ли чего от нее можно ждать… Она сейчас на все способна…

– Неужели, сударь, это мадам Бонасье?

– Она самая, можешь не сомневаться. Только очень рассерженная, так что узнать мудрено…

– Насилу узнал, право, показалось даже, что сумасшедшая с улицы забежала, а то и ведьма в трубу порхнула… Что там меж вами случилось, сударь, простите на неуместном вопросе? Это ж уму непостижимо… Видывал я у нас в Ниме разозленных баб, но такого… Видывал мегеру с поленом, видывал с граблями и даже с вилами, но все равно далеко им было до мадам Констанции… Что ж такого случиться могло?

– Запомни, друг Планше, – наставительно сказал д’Артаньян, немного успокоенный тишиной за дверью. – Вот так вот и выглядит женщина, когда узнаешь ее по-настоящему страшную тайну… Ну, тащи одежду, пистолеты, берись за мушкет… У нас еще осталось анжуйское в погребце? Отлично, прежде всего неси бутылку, а вот стакана не надо, это лишнее…

Выхватив у слуги откупоренную бутылку, д’Артаньян поднес горлышко к губам и осушил единым духом. Опустился на стул, все еще намертво зажимая в руке шпагу. Его стала бить крупная дрожь, и одеваться пришлось с помощью Планше.

Слуга с бесстрастным видом принес и положил на стол пистолеты, разжег фитиль мушкета и выжидательно уставился на хозяина в ожидании дальнейших распоряжений.

– Вот что, – сказал гасконец решительно. – Мы с тобой не успели еще нажить уйму добра, если собрать все мои вещи, получится парочка узлов, не больше. Да еще шпаги со стены…

– Именно так, сударь, а у меня и того меньше, все в один узел войдет…

– Собирай вещи, – распорядился д’Артаньян. – Хорошо, что мы на первом этаже сейчас, будем выбираться через окно, благо за квартиру заплачено за месяц вперед и мы свободны от долгов…

– Сударь, вы не шутите?

– И в мыслях нет, – серьезно сказал д’Артаньян. – Собирай вещи, выбрасываем узлы в окно и сами уходим тем же путем, уводим лошадей из конюшни… Лучше проторчать до утра на улице, рискуя, что нас примут за воров, чем оставаться под одной крышей с нашей любезной хозяйкой, когда она в столь дурном настроении.

– Но, сударь?

– Ты ее видел?

– Видел…

– Вот то-то. Собирай вещи, проворно!

– Сударь, я за вами готов в огонь и в воду, но объясните, наконец, что случилось…

– У нее клеймо на плече, – тихо сказал д’Артаньян. – Нет, не французское – венецианское. Вид у него такой, словно его наложили довольно давно тому – и обладательница долго и старательно пыталась его свести всякими притираниями… Сейчас ей лет двадцать шесть… Она должна была натворить что-то серьезное, если ее заклеймили черт-те сколько лет назад… Совсем молоденькой…

– Ваша правда, сударь, – вздохнул Планше. – За такие секреты и в самом деле могут глотку перерезать. Бегу укладываться…

«Ей просто некого послать за сообщниками, – размышлял д’Артаньян, подойдя к двери и чутко прислушиваясь. – А сама она вряд ли рискнет бегать в одиночку по ночным парижским улицам. Несомненно, что-то опасное замышлялось – но что? Она отослала прислугу, заранее принесла в спальню вино – значит, и слезы, и мнимое раскаяние, и просьбы о помощи… Все было притворством… Но не зарезать же в постели меня она собиралась? А почему бы и нет? Бывало и такое, даже в Библии написано… Но какова хрупкая кастелянша! То-то у нее плечи всегда были старательно прикрыты, даже тогда, в Лувре… Когда вернемся из Англии, обязательно расскажу все монсеньёру, он что-нибудь да посоветует, а главное, дознается, за что в Венеции клеймят молодых девиц…»

Глава четвертая

Учтивые беседы в трактире «Кабанья голова»

– Надобно вам знать, сэр, – говорил трактирщик, удобно расположившийся на скамье напротив д’Артаньяна, – что поначалу этот прохвост не был никаким таким герцогом Бекингэмом. Он был попросту Джордж Вилльерс, младший сын дворянина из Лестершира, и не более того, – обыкновенный сопливый эсквайр без гроша в кармане. Явился он во дворец при покойном короле, разодетый по последней парижской моде на последние денежки, – фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! Много при дворе бывало прохиндеев, сами понимаете, возле трона они вьются, как, простите на скверном сравнении, мухи вокруг известных куч, – но такой продувной бестии до него еще не видывали, это вам всякий скажет. Уж не знаю как, но он быстренько втерся в доверие к королю, начисто вытеснил старого фаворита, графа Сомерсета, – и пошел в гору, и пошел, будто ему ведьмы ворожили, а то и сам Сатана! Глядь – а он уж виконт! Оглянуться не успели – а он еще и маркиз! Проснулись утром – а он уже герцог Бекингэм, извольте любоваться! Верно вам говорю, душу не продавши нечистой силе, этак высоко не вскарабкаешься… Хвать – и он уж главный конюший двора, или, по новомодному титулуя, главный шталмейстер… Как будто чем плох старый чин – «конюший», деды-прадеды не глупее нас были, по старинке господ сановников именуя… Шталмейстер! Этак и меня, чего доброго, обзовут как-нибудь по-иностранному, как будто у меня от этого окорока сочнее станут и служанки проворнее! Глядь-поглядь – а этот новоиспеченный Бекингэм уже главный лорд Адмиралтейства, то бишь, говоря по-вашему, военно-морской министр! Ах ты, сопляк недоделанный! Ведь, чтобы дать ему место, выгнали в отставку доблестного господина главнокомандующего английским флотом, разгромившего испанскую Великую Армаду! А знаете, чем он себя на этом посту прославил, наш Вилльерс? Да исключительно одной-единственной подлой гнусностью! Когда его карету обступили матросы и стали просить задержанного жалованья, он велел похватать зачинщиков и тут же на воротах вздернуть…