191  

Рекс сердито схватил ее за руку.

– Считаешь, что осечки не будет? – спросил он. – А что, если все полетит к чертям?

– Это уж, Джон, твоя забота. Если тебе не по душе мой план – тогда откажись. Мне бы даже хотелось, чтобы ты отказался.

– И что будем делать тогда?

– Я не так богата, как ты. Но у меня есть ферма, ну и еще кое-что, это, в общем, дает мне семь тысяч в год. Возвращайся со мной в Австралию и верни этим глупцам их состояние. Ах, Джон, поверь мне, это самое лучшее. Теперь мы сможем начать честную жизнь. – Ничего себе, хорошо придумала! – вскричал он. – Бросить полмиллиона и вернуться в Австралию! Нет, ты определенно сошла с ума!

– Тогда отправляй депешу.

– Ну, знаешь, милочка…

– Тс-с, идет слуга.

С тяжелым сердцем Рекс взялся за перо: он вернул ее любовь, но эта любовь была для него таким же ярмом, как и прежде.

Глава 67

ИЗ ДНЕВНИКА ПРЕПОДОБНОГО ДЖЕЙМСА НОРТА

7 декабря.

Я решил покинуть это место, снова укрыться в глуши и там ждать смерти. Я стараюсь внушить себе, что причиной этого решения являются чудовищные условия жизни каторжан. Я решил уехать, потому что каждый день испытываю ужас и отвращение при виде позорных пыток и мучений. Чувствуя себя бессильным спасти других, хочу пощадить себя. Но в этом дневнике я дал себе слово писать только правду, поэтому и вынужден признаться, что истинная причина другая. Скажу честно: «Я возжелал жену ближнего своего». На бумаге это выглядит весьма неприглядно. Это выглядит отвратительно. В глубине души я стараюсь найти тысячу оправданий для своей страсти. Я уверил себя: «Мой ближний не любит свою жену, и жизнь без любви для нее мука. Ее вынуждают жить взаперти на этом проклятом острове, и она чахнет от одиночества. Она знает, что я понимаю и ценю ее, что я мог бы любить ее так, как она этого достойна, и сделать ее счастливой. Я понимаю, что встретил единственную женщину, способную тронуть мое сердце и удержать меня от грозящей мне погибели, способную сделать из меня, запойного пьяницы, настоящего человека, приносящего пользу другим». Когда я нашептывал себе эти мысли, мне хотелось бросить вызов общественному мнению во имя нашего счастья. И я говорю себе, вернее, это мои желания подсказывают мне: «Разве это грех? Разве это прелюбодеяние? Нет, ибо супружество без любви – худшее из прелюбодеяний. Какие узы связывают мужчину и женщину? Неужели традиционные слова, освященные церковным обрядом, делают этот брак «законным»? Нет, не только это! Ибо брак есть договор о взаимной верности, но во всех договорах нарушение обязательств одной стороной освобождает другую. Стало быть, поведение мужа делает миссис Фрер свободной. Иначе я себе этого не мыслю. Но захочет ли она подвергнуть себя позору бракоразводного процесса? Как знать, способна ли она с ее характером нести бремя бесчестие, которое неизбежно падет на нее? Не преисполнится ли она вдруг отвращения к человеку, который навлек на нее этот позор? А может быть, тот комфорт, которым она окружена, возмещает отсутствие любви? И я продолжаю себя мучить вопросами и ответами, пока не начинаю сходить с ума от сомнений, любви и отчаяния. Конечно, я не прав, конечно, я нарушаю свой пасторский долг, конечно, я иду против веры, вовлекая себя и ее в пучину. Увы, священники такие же люди, как и все, их сердца также открыты страстям. Слава богу, что я до сих пор не поверял свое безумие бумаге. Печальная моя судьба! Ее присутствие – какая это для меня мука! Когда я не вижу ее, она становится для меня воплощением добродетелей, свойственных не только ей, а всем женщинам моей мечты: Елене, Джульетте, Розалинде… Как мы глупеем от наших чувств! Стоит мне только подумать о ней, как мое лицо заливается краской, стоит мне только услышать ее имя, мое сердце замирает, и я бледнею. Любовь! Что такое любовь двух чистых сердец, смутно сознающих, какое райское блаженство сулит им этот безумный бред? Я понимаю, какой яд отравлял чашу Цирцеи: то были сладкие муки запретной любви, подобной моей. Прочь грубый материализм, которому я так долго заставлял себя следовать. Я, который смеялся над страстью, считая ее проявлением прихоти, капризом и распущенностью, я, который воображал, что мой острый ум проник в глубины и мелководье человеческих чувств, я, который подверг анализу собственную душу, глумился над своим стремлением к бессмертию, должен обоготворять бессмысленное могущество веры и признать существование бога, чтобы молиться ему. Теперь я понимаю, почему люди отвергают то холодное и безликое нечто, которое, как учит разум, правит миром, – отвергают потому, что они полюбили. Умереть, исчезнуть, умереть и превратиться в прах, который ветер развеет по земле, умереть и оставить свою любовь покинутой и беззащитной, пока светлая душа, улыбавшаяся нам в ответ, не рассыплется в прах и не уйдет в землю, ее создавшую! Нет! Любить – значит познать вечную жизнь. Господи! Я верую в тебя! Помоги мне! Сжалься надо мной! Я – жалкий грешник, отрекшийся от тебя! Ты видишь, я преклонил колени перед тобой! Сжалься надо мной или пошли мне смерть!

  191  
×
×