Парфюмер звонит первым

Он выбежал на большую площадь. Судя по тому, что здесь имелся памятник Ленину и светили два фонаря, площадь была главной в городке. Этого только не хватало. Здесь наверняка и горотдел близко, а туда уже, возможно, поступил сигнал о нападении на милиционера.

Но, к счастью, напротив горловины переулка, из которого выбежал Леня, виднелся парк. Памятник Ленину стоял к парку спиной.

Леня помчался к общественному саду по периметру площади, избегая освещенных мест. Парк казался ему вожделенным укрытием. И, к счастью, ни единого человека, ни одной машины вокруг. Половина третьего – глубочайшая ночь для провинциального городка.

Ограда, охранявшая вход в парк, не ремонтировалась, похоже, лет двадцать. Краска на столбах облезла, обнажив кирпичи. Кое-где и сами кирпичи стали вываливаться. Половину стальных пик из ограды потырили. Зияли сквозные дыры. На огромном фанерном щите, тянущемся вдоль полупогибшего забора, проступала полинявшая надпись «ДОСКА ПОЧЕТА». Ни единой фотографии на щите не имелось.

Все эти детали Леня подмечал краешком сознания. Он словно цеплялся за них, чтобы не думать на бегу о самом поганом: о том, что теперь он уж точно вне закона. И о том, что будет, если его вдруг поймают.

Парк весь зарос кустарником. Последние пятнадцать лет тут, кажется, никто ни разу не убирал. Слава богу, имелась дорожка, покрытая растрескавшимся асфальтом, – она словно направляла Ленин путь.

Он чуть сбавил ход.

Может, отсидеться здесь до утра? Вряд ли ночью менты полезут прочесывать парк. Отсидеться. Возможно, разумная мысль, но Ленино тело не желало слушать доводы разума. Оно гнало его вперед и вперед – поскорее прочь из этого страшного городка.

Парк кончился быстро. Кончился обрывом. Вдоль обрыва тоже, как и перед входом, тянулась ограда, только здесь она оказалась в совершеннейшем запустении: ни единой железной пики, только полуразваленные столбики и бордюр. На бордюре валялись пластиковые бутылки, смятые банки и засаленные газеты. В кустах белела гипсовая статуя пионерки с арматурой вместо рук.

Проклятая луна вывалилась из-за туч и теперь мертвенно освещала всю округу. Птенец большого города, Леня никогда не думал, что от луны может быть столь много света.

Он подошел к обрыву, которым кончался парк, и заглянул вниз. Внизу текла река – неширокая, совсем не такая, как костровский Танаис. Вдоль реки шла автомобильная дорога. По ней проехал грузовик. Навстречу ему пронеслась «Газель». По местным меркам, да для нынешнего позднего времени, дорогу можно было считать оживленной.

Обрыв при свете луны выглядел не настолько крутым, чтобы нельзя было спуститься. Даже виднелась тропинка. Леня решительно перешагнул бордюр ограды и побежал вниз.

В сандалии набивалась земля и камушки. Пару раз он плюхнулся и проехался на попе, однако вскоре благополучно добрался до дороги. Немного постоял спокойно, приводя дыхание в норму. Луна опять нырнула в облака, и стало темней.

Издалека послышался шум приближающейся машины, судя по звуку мотора, небольшого грузовичка. Блеснул дальний свет фар.

Леня решился, выпрямился во весь рост и стал ждать.

Вот машина вывернула из-за поворота. «Газель» шла на невысокой скорости. Свет ее фар слепил Леню, и он не мог рассмотреть, сколько человек сидит в кабине. Однако, раз решившись, он не любил отступать от намеченного и поэтому вскинул руку. Шофер издалека мог рассмотреть его – странное существо для ночного городка: в майке, шортах, сандалиях, с барсеткой, но при этом не пьяный.

«Газель» принялась тормозить.

Машина остановилась, проскочив Леню метров на двадцать. Он бросился к ней, понимая, что водитель – его шанс на то, чтоб выбраться из города. Хороший шанс.

Шофер распахнул пассажирскую дверцу. В свете приборной доски было видно его молодое лицо и чубчик.

– Чего надо? – спросил водитель, но не зло, а дружелюбно.

– До трассы подкинешь?

– До какой тебе трассы?

– Костров – Воронеж.

Леня чуть не добавил: «Или до любой другой», но посчитал, что пояснение будет лишним.

– Сколько денег дашь?

– Сто рублей.

– Двести.

«Хитрованы они тут все. Казаки, внуки деда Щукаря. Видят, человек в безвыходном положении, вот и ломят несусветные деньги». Но ничего не оставалось делать, Леня кивнул:

– Идет.

Если бы шофер не согласился, Леня предложил бы ему и триста – да что там, Леня и часы «Сейко» отдал бы, только б выбраться из городка. Однако водила, слава богу, удовлетворенно кивнул: