Ночь над водой

Когда начать? Может быть, лучше даже сейчас, пока он в хорошем настроении после завтрака с шампанским. Чем позже, тем труднее будет.

Перси резко вскочил с места.

— Пойду попрошу в столовой еще хлопьев.

— Сиди, — грозно отозвался отец. — Хватит набивать ерундой желудок.

— Ничего. — Перси не придал значения его словам, просто повернулся и вышел.

Отец был явно обескуражен, Маргарет тоже. Мать лишь смотрела перед собой потухшим взором. Все трое ждали, пока мальчик вернется. Наконец он пришел — с тарелкой хлопьев — и сразу стал запихивать их в рот.

— Я же не разрешал тебе глотать эту дрянь, — прошипел отец.

— А мне нравится. — Перси оставался невозмутимым.

Казалось, еще секунда и отец взорвется. Но тут положение неожиданно спас Никки, который разносил желающим сосиски и яичницу с ветчиной. В первый момент ей почудилось, что вот сейчас отец запустит в Перси тарелкой, но он, по-видимому, был слишком голоден, потому что взял блюдо, нож, вилку, недовольно пробурчал:

— Принесите английской горчицы.

— Прошу прощения, сэр, у нас ее нет.

— Нет горчицы? Какая нелепость. А как же прикажете кушать сосиски?

Никки выглядел испуганным.

— Извините, до вас никто вроде не спрашивал. В следующий рейс мы обязательно запасемся.

— То, что будет потом, меня мало волнует, а сейчас я вынужден терпеть неудобства.

— Вы совершенно правы, сэр, еще раз простите.

Отец принялся за еду. Он вроде как забыл о Перси, поскольку выплеснул свое раздражение на стюарда. Маргарет удивилась — раньше он такого никогда никому не спускал.

Она тоже взяла в рот сосиску. Вдруг отец наконец понял, что пора перестать дурить? Может быть, фиаско в политике, начало войны, вынужденное бегство из страны, бунт и уход из семьи старшей дочери заставили его быть мудрее? Сейчас, только сейчас, другого такого случая не будет. Она быстро доела, подождала, пока остальные тоже перестанут жевать. Стюард забрал тарелки, ушел из отсека. Маргарет пододвинулась к матери, чтобы оказаться почти напротив отца, в последний раз постаралась успокоиться и ровным голосом начала.

— Папа, я долго не решалась, но теперь хочу серьезно поговорить и надеюсь, что ты меня выслушаешь до конца.

— Боже, зачем… — слабо запротестовала мама.

— Что такое? — отец вскинул хмурые брови.

— Мне девятнадцать, и я еще ни одного дня в жизни не работала, а пора бы.

— О чем ты? — прервала мать.

— О том, что хочу быть самостоятельной.

— Тысячи девушек из тех, что работают на фабриках и в конторах, охотно поменялись бы с тобой местами.

— Я это отлично понимаю. — Маргарет догадалась, что мама активно подключилась к разговору с одной целью — избежать крутой разборки с отцом. Впрочем, буквально через секунду мама ее очень удивила — слишком уж быстро сдалась.

— Ладно, если ты действительно так хочешь, думаю, твой дед сможет тебе что-нибудь интересное подыскать в своем офисе.

— В этом нет необходимости, я уже нашла себе работу.

— Где, в Америке? Как?

Маргарет решила не упоминать о Нэнси Линеан.

— В общем, все устроено.

— И какая это работа?

— Младший сотрудник в отделе сбыта на обувной фабрике.

— Глупости, прости меня за откровенность.

Маргарет закусила губу.

— Почему, собственно? Я даже горжусь, что смогла одна, фактически без всякого покровительства, найти работу, которая к тому же по душе.

— Где находится фабрика?

— Никаких фабрик. Там ей нечего делать, — впервые нарушил молчание отец.

— Ну, если точнее, то буду реализовывать готовую продукцию в Бостоне.

— Невозможно, — мать даже обрадовалась, — потому что мы поедем в Стэмфорд.

— Кроме меня. Я поеду в Бостон.

Мать так опешила, что какое-то время вообще не могла вымолвить ни слова.

— Думай, что говоришь.

— Думаю, и очень хорошо. Я поселюсь в Бостоне, сниму там комнату и пойду работать.

— Жуть какая-то.

— Нет, я лично так не считаю. Многие девушки моего возраста так и поступают.

— Твоего возраста, но не социального положения.

— Какая разница?

— Большая. Представь только, ты работаешь за пять несчастных долларов в неделю, а отец платит сотню в месяц за твою квартиру.

— Я вовсе не хочу, чтобы отец за что-нибудь платил.

— А где ты будешь жить?