Боулинг-79

А памятник Героям Плевны и вовсе не пользовался в те годы никакой порочной репутацией. Там порой и свидания назначали – обыкновенные разнополые свидания. Конечно, памятник Пушкину на Горького был для встреч гораздо популярнее, там вечерами собирались целые толпы мужиков, с букетами и без – и за подобный аншлаг Валерка Пушкинскую площадь не любил. Ему всегда нравилось быть чуть наособицу.

Вот и сейчас у Плевны обретался какой-то мужик лет сорока с тремя гвоздичками – ждал, видимо, свою престарелую пассию. Группа зеленых студентов, по виду первокурсников, поджидала оставшихся друзей – чтобы, как понял Валерка из их возбужденных реплик, отправиться куда-то на сабантуй, или, по-модному говоря, сейшн.

Юноша прогулялся вокруг памятника. Сердце билось изо всех сил. Он взволновался и загадал: если Лиля придет раньше, чем явится к этому мужику с букетиком его тетка, у него все с нею будет хорошо.

А компания студентов все пополнялась. Подходили парни и девчонки, встречаемые взрывами хохота. У парней в холщовых сумках звенели бутылки. Девчонки таранили кастрюльки в авоськах (видимо, с салатом оливье и винегретом). Сейшн у них затевался, похоже, на славу.

А без четверти пять к мужику с гвоздичками приканала его престарелая любовь. Нежно приняла цветочки, поцеловала мужика в щечку. Потом заботливо поправила ему шарфик. Тетка тоже уже была немолода, с морщинками вокруг глаз и у рта – правда, слава богу, довольно худая – и Валерка подивился в очередной раз: неужели и в сорок лет у людей может быть любовь? Или только дружба, забота, привязанность? Было даже странно представить, что сорокалетние могут кувыркаться в постели. «Да нет, – отмахнулся Валерка, – не может быть такого. У них, конечно, все уже отмирает и остаются чисто платонические чувства».

Тетка доверчиво взяла мужика под руку, и престарелые удалились вниз по бульвару.

Что ж, примета не удалась. Но значит ли это, что у Валерки с Лилей отношения не сложатся? Глупость все эти приметы. Глупость и бред.

И компания студентиков дождалась последнего опаздывающего, встреченного смехом и улюлюканьем, и пустилась, нарушая правила, наперерез машинам в сторону улицы Богдана Хмельницкого. Судя по всему, у компашки оказались продуманы не только вопросы выпивки и закуски: было их четыре парня и четыре девчонки, чтоб никому не обидно, чтобы всем пара досталась.

Валерка легко мог представить, что теперь с ними случится – сам не раз в подобных сейшенах участвовал. Отправятся они на чей-нибудь чистый флэт (предки свалили в санаторий или на дачу); крепкая выпивка; танцы в затемненной комнате под «Дип Перпл» и «Юрайя Хип» – у этих группешников песни ласковые и длиннющие, можно за один танец все тело партнерши изучить и обцеловаться. Кто-нибудь обязательно напьется: парень, а то и девчонка, или даже два парня. Выпавшие в осадок станут по очереди пугать тигра в туалете. Паритет мальчиков – девочек нарушится; те, кто успел образовать пары, захватят свободные комнаты. Оставшиеся засядут пить на кухне – а, может, и вовсе сбегут, проклиная не умеющих пить товарищей, разрушивших паритет. Только напрасно парни надеются: вряд ли даже в темных комнатах сокурсницы отдадут им самое дорогое, что у них есть. Максимум на что они могут рассчитывать – обжиманцы с расстегнутой кофточкой и, как манна небесная, помощь со стороны девчонки рукой.

Во всяком случае, в Валеркиных сейшенах все случалось именно так. Студентки старались без большой, настоящей любви не отдавать свою девственность. А ни большой, ни настоящей любви с Валеркой еще не случалось. На что-то серьезное в смысле секса можно было рассчитывать в общаге текстильной фабрики. Или от снятых парнями неизвестно где нимфоманок, к которым в общежитских коридорах чуть не очередь выстраивалась.

…А вот и пять. Валеру пробрала дрожь. То ли от волнения – а скорее от вечерней прохлады. И хотя он поддел под Володькину джинсовку водолазку, а сверху нее еще и рубашку с расстегнутым воротом, все равно апрельским вечером было зябко. Куртка совсем бы не помешала. Но куртка выглядела совершенно не хиппово, даже в сочетании с фирменными джинАми. Приходилось страдать.

И тут из перехода появилась она. Лиля. С опозданием всего на четыре минуты. У Валерки сердце ухнуло вниз, но он через силу улыбнулся. Улыбнулась и Лиля. Улыбнулась и простосердечно помахала юноше рукой. Он сделал к ней навстречу четыре шага. И в этот самый миг понял, что влюбился. Влюбился – окончательно и бесповоротно. И милее, чем она, чем ее лицо – чернобровое, чуть раскосое, улыбающееся – ничего у него нет в этой жизни. И все, что ни скажет и ни сделает она, ему будет в кайф. И он может говорить с ней о чем угодно – и ему это тоже будет в кайф…