Боулинг-79

А однажды на мостках над озером какой-то ужасно взрослый парень – наверное, даже шестнадцатилетний! – мимоходом взял ее за плечи и отодвинул в сторону, чтобы пройти. Она на всю жизнь запомнила, какое тогда вдруг испытала от прикосновения его сильных рук чувство – незнакомое, знобкое, восхитительное… Первый, можно сказать, сексуальный опыт – хотя тогда, летом – страшно вспомнить! – семидесятого года она еше даже не ведала, как это называется..

Лиля взяла из сумочки косметичку и вместе с недопитой чашечкой кофе пошла в душ. В ванной у Макса – безукоризненная чистота, сверкают фарфор и краны, ждут совершенно свежие полотенца, и даже пузырьки с шампунями-гелями расставлены по ранжиру. И главное – никаких признаков посторонней женщины.

«Спасибо тебе, Максим, что заботишься обо мне. Спасибо, что своей любовью ты снова вернул меня в детство. И если ты будешь вести себя правильно, без ненужной фанаберии, безо лжи, а также лишних растрат своих эмоций на глупых ровесниц, я, конечно же, стану помогать тебе. Я сделаю для твоей карьеры все, что в моих силах. Потому что я совсем не неблагодарная свинка, коей меня многие пытаются представить… И еще: я хочу по-настоящему досадить ему, В.В., своему мужу, который слишком уж много внимания, сил и денег уделяет девчонкам – ровесницам Максима…

Но я тебя победила, В.В.! Я тебя – сделала! Потому что совершенно просто сорока с небольшимлетнему богатому мужику добиться успеха у двадцатилетней девчонки. И совсем другое – когда его ровеснице-супруге удается соблазнить красивого, юного, неглупого парня».

Через полчаса она вошла в спальню совсем другой: уложенной, накрашенной, надушенной, одетой. Макс теперь спал на спине, и он открыл один глаз при ее появлении. Лиля присела на кровать и запечатлела на его щеке сестринский поцелуй. Юноша открыл глаза и сразу же попытался схватить ее, сжать в объятиях, притянуть к себе. Она вскочила.

– Нет-нет, – сказала со смехом, – все было прекрасно, но мне пора бежать. Смотри, чтоб на планерке был как штык. С замком твоим я разберусь, дверь захлопну.

– Подожди!

Он вскочил, здоровенный, голый, красивый, как молодой бог – и опять желающий ее. Нагнал у двери. Она уклонилась от его объятий.

– Пока-пока!

– Слушай, Лиля! Я забыл тебе сказать одну вещь! Страшно важную!

– Ну?

Она уже открыла дверь.

– Мне кажется, что я люблю тебя.

– Это приятно. И мне было очень хорошо с тобой, малыш.

Ее каблучки зацокали по лестнице – изгаженной лестнице окраинного подъезда. В подобных парадных она не бывала уже, кажется, сто лет.

А потом она вырвалась на волю – ярко светило солнце, и деревья шумели под ветром своей молодой зеленью, и пейзаж начала лета примирял даже с мусорными баками и серыми коробками домов.

Теперь бы вспомнить, где находится платная автостоянка, куда они вечером с Максом поставили ее машину.

***

Удивительно, но Валерка в тот день тоже проснулся с радостным чувством. Хотя ровно никаких оснований для счастья не было.

Пробудился он на привычном топчане в каптерке. Спал, как всегда на вахте, в одежде. Чего уж тут хорошего?

Но, может, это многообещающее солнце, заливающее каморку, и безумствующие птицы настраивали на радостный лад?

Он вскочил с топчана и с высоты каптерки оглядел вверенную ему автостоянку. И длинные ряды чистых, блестящих на солнце автомобилей (в основном иностранного производства) тоже внушали оптимизм. Или, как говорит его дочка, позитив.

Валерка взглянул на часы: семь. Уже начался ежеутреннии разъезд клиентов, а вскоре, в восемь, у него с Василичем конец смены. Сменщики придут в семь сорок пять. Надо будет передать им дела. Главным образом, сообщить: сколько чужих, непостоянных тачек они припарковали вчера, сколько каждый из водителей заплатил и в котором часу обещал забрать свой лимузин.

А пока можно сполоснуться под жестяным рукомойником и попить кофейку.

Он выглянул из окна будки и прокричал Василичу, который тихо дремал в теньке на своем стуле у шлагбаума:

– Подъем, Василич! Бум кофе пить!

Кофе они с Василичем выползли пить на солнышко. Дневное светило припекало уже не по-весеннему, а по-летнему, обещая жаркий день.

Василичу сегодня выпала «собачья вахта» – с четырех утра до восьми. От этого он имел лицо жертвенное и кофе прихлебывал с обиженным выражением. Вопросил снисходительно:

– Ну, отоспался, Артист?

На стоянке мужики называли Валеру «Артистом» – оттого, что он имел глупость рассказать им, что в студенческие годы выступал в агитбригаде. Весь Союз с ней объездил. И даже принимал участие в концерте на сцене КДС – Кремлевского Дворца съездов – под сонными очами всего политбюро и лично товарища Брежнева. Проклятая откровенность за банкой пива стоила ему ехидного прозвища.