Ютланд, брат Придона

Юлия испуганно пролепетала:

– Но мы же не на людях… Здесь никто чужой не видит…

– И голые ноги женщина не должна показывать, – продолжала Мелизенда неумолимо. – К тому же они у тебя и так слишком полные! Это почти уродство.

Юлия сказала поспешно:

– Хорошо-хорошо, я попробую… Надеру коры… Стяну края…

Мелизенда сказала строго:

– А сейчас возьми мои башмачки и помой вон в том ручье.

Юлия взяла послушно, Ютланд нахмурился.

– Она еле стоит на ногах, – заметил он ровным голосом. – Ничего с твоими башмачками не случится. А если так уж испачкались, хотя не вижу грязи, помой сама.

Мелизенда вспыхнула, как стог сухого сена, куда бросили горящий факел.

– Что-о? Я принцесса!

– В лесу принцесс не бывает, – произнес он так же мирно. – Принцессой станешь в своем Вантите.

Она задохнулась от возмущения.

– А почему это я не принцесса? Я везде принцесса!

– А потому, – сказал он и бросил Юлии: – Не трогай ее башмачки! Доедай и ложись спать.

Юлия сказала поспешно:

– Ничего, я помою! А ручей близко…

Он хмуро посмотрел на ее бледное лицо, где ни кровинки, даже губы синие, бросил резко:

– Женщина, я сказал!

Она испуганно выронила башмачки, отползла на четвереньках и согнулась калачиком у костра. Ютланд набросил ей на спину и плечи одеяло, и так заботливо подоткнул с боков, что Мелизенда ощутила, как в груди начала разливаться жгучая обида.

Глава 11

Потом Ютланд ушел к Алацу и что-то ласково нашептывал ему на ухо. Тот дергал ушами и старательно сопел, обнюхивал ему шею. Мелизенда ждала долго, когда же вернется, но юный артанин как будто и спать решил возле коня, пришлось пойти самой, смирив гордость человека высокого рождения, но зато спросила с особой резкостью:

– Тебе хочется заботиться об этой крестьянке?

Ютланд подумал, ответил честно:

– Нет.

Она заорала, некрасиво перекосив лицо:

– Тогда в чем дело?

Он пожал плечами.

– Дед Рокош говорит, только звери делают, что им хочется, а человек то, что надо. Мне об этой женщине заботиться не хочется, но раз вырвал из рук жрецов и спас от речного дива, должен о ней заботиться до тех пор, пока не передам эту заботу кому-нибудь другому.

Она завопила:

– Ах, у тебя принципы?.. А мое мнение, мои желания для тебя ничего не значат?..

– Значат, – ответил он терпеливо, – потому и объясняю.

– А так бы ударил? – закричала она громче. – Прибил бы? Удушил?..

– Да что с тобой? – спросил он ошалело. – С цепи сорвалась?

– Что с тобой! – выкрикнула она. – Ладно, я все поняла!.. Мы не будем проезжать мимо Родопска! Ты отдашь меня дяде Гуцурлу, и я избавлю тебя от своего невыносимого присутствия, которое тебе давно поперек горла и которое ты едва терпишь.

Ютланд стиснул челюсти, пережидая бурю в себе, наконец прохрипел измененным голосом:

– Как скажешь.

Он повернулся и ушел к костру, а Мелизенда, рассчитывающая на долгую бурную ссору, что неминуемо что-то да выяснит и полностью докажет, какая она замечательная, и какой он грубый, дурак, и ничего не понимает, осталась кипеть бессильным, не нашедшим выхода гневом, и только смотрела ему в спину прожигающим взглядом, но Ютланд не поэт, подобрал с земли свой мешок и вернулся к Алацу, снова что-то ему шептал в ухо.

К Мелизенде, чего она так ждала, не повернулся ни разу.

Коротким сном она забылась уже под утро, но сама же и проснулась, едва Ютланд поднялся и начал разжигать костер. Пока он складывал мелкие веточки на красные под толстым слоем пепла угли и терпеливо раздувал огонек, она несколько раз пошевелилась, давая понять, что не спит, но он не воспользовался и не заговорил.

Юлия все еще спит, пару раз дернулась всем телом, застонала так жалобно, что у Мелизенды дрогнуло сердце, но тут же напомнила себе, что эта дура с выменем предательски завладела всем вниманием Ютланда, и сразу ощутила такой гнев, что если им можно было бы убивать, на месте Юлии осталась бы сожженная земля глубиной на длину копья.

Ютланд подогрел мясо и даже хлеб, Юлия проснулась и смотрела испуганно, боясь пошевелиться.

Ютланд широким жестом пригласил ее ближе к костру.

– Ешь, – велел он. – Через час будешь в настоящей безопасности.

– Господин, – проговорила она детским голосом, что не очень вязался с ее развитой крестьянской фигурой, – я уже в безопасности! Я счастлива.

– Будешь еще счастливее, – заверил он.

Мелизенде почудился некий жест в ее сторону, но надменно задрала нос и поджала губы. Слишком легко хочет отделаться, она страдала гораздо больше, теперь ему не удастся вымолить ее прощение так легко, она и слова не скажет… по крайней мере, до обеда. А то и до ужина.