Одна из них стала женой американского миллиардера, другая – наемным...
– А закопаешь в лесу? – спросила она ехидно.
Он удивился:
– Зачем закапывать?
Она умолкла, ела молча, хорошие манеры время от времени давали трещину, и тогда жадно вгрызалась в сочнейшее мясо, глаза блестят, щечки порозовели, видно же, что не просто ест, а жрет, но когда вспоминала, что она – принцесса, тут же напускала на себя надменный вид, выпрямляла спину и начинала откусывать с гримаской отвращения.
Он молча злился, дурочка настолько уверена в своем величии, что не приняла его слова всерьез. А зря, он чувствует, как в нем привычно быстро поднимается ярость, бурлит, затем опускается, но никогда не ложится на самое дно.
Наконец она произнесла снисходительно:
– Ну какие могут быть дела у пастушонка? А вот мясо ты приготовил… не совсем плохо. Что ж, хоть что-то в жизни должен уметь делать? Наверное, это единственное, что тебе удается.
– Может быть, – согласился он. – Но если тебе противно есть то, что приготовил я…
Она смерила его надменным взором, не устыдится ли, что такое брякнул, он ответил холодным взглядом, хотя внутри что-то прошептало насчет перегиба. Все-таки женщина, а что с дур требовать, как с людей, надо просто заботиться о них, невзирая.
– Воды я уже набрал, – сказал и добавил без необходимости: – Там ручей, вода чистейшая.
Она милостиво наклонила голову. Прутик держит обеими руками за противоположные концы и быстро-быстро обгрызает сочное горячее мясо острыми белыми зубками, поглядывая на него исподлобья, как мелкий хитрый зверек. Он с удивлением ощутил, что злость непривычно быстро испаряется. Ярость вообще затихла, едва успев подняться до опасной грани. Почему-то уже не сердится на эту пустоголовку, что то и дело втыкает в него колючки как степная роза, вся усеянная острейшими шипами. Пока доберешься до такой, весь исколешься, исцарапаешься…
И вообще трудно сердиться на того, кого великодушно кормишь, укрываешь и еще ни разу не бил.
Глава 4
Она аккуратно отложила опустевший прутик и взяла другой, где десяток ломтиков мяса еще и переложены горькими лесными травами, что придают жареному мясу особый привкус.
– Ты уверен, что еще не заблудился? Ты же не пастух даже, а так… пастушонок?
Он поморщился.
– Я же тебе уже говорил, – сказал он со скукой в голосе, – это наша последняя ночь в Артании… потом проскочим за три-четыре дня Куявию, а там за горным хребтом увидим и твой паршивый… как его там…
– Вантит, – подсказала она с негодованием.
– Ага, Вантут, – сказал он.
– Вантит! – поправила она строго и добавила с непередаваемым чувством гордости: – Это лучшее в мире королевство!.. И единственное в землях, полных дикости и всяких подобных дикарей.
Он отмахнулся.
– Да пусть будет хоть… Но сейчас мы в Артании! И здесь обычное дело то, что вы называете междоусобицей. Все постоянно нападают друг на друга, как только хоть чуть ослабевает власть тцара. А сейчас ее почти нет…
– Артания? – повторила она. – Кто не слышал про эту удивительную страну богов и героев… Я с детства слышала, что мужчины здесь все гиганты. Могут голыми руками задушить волка или медведя! На бегу догоняют оленей…
Он презрительно хмыкнул, она обратила на него надменный взор.
– Я помню, – произнесла она с неохотой, – ты вчера задавил волка голыми руками, если это мне не приснилось, но то был какой-то дохлый волк. Он уже пришел мертвым. А что оленя ты как-то догнал…
– То был хромой олень, – закончил он за нее.
Она оживилась.
– Да-да, точно! Я видела, как он хромал и бежал еле-еле!
– А потом он сам себя зарезал, – сказал Ютланд, – содрал с себя кожу и нанизался кусочками на этот вот прут. Да, я подтверждаю… Хотя, правда, мы жрем уже не оленя, а барсука… но какая разница?
Она нахмурилась, этот дикарь не стал спорить в лоб, а ее же слова умело поворачивает против нее же.
– Все равно, – заявила она с апломбом, – ты ничто против настоящих артан!
Он сдвинул плечами.
– Я разве спорю? Значит, ты отказываешься от этого мяса?
– Я так не сказала! – запротестовала она.
– Да? – удивился он. – А я думал, что отказываешься…
– С чего бы?
– Как-то совсем не по-принцесьи, – обронил он, – жрать дохлого оленя. Ты во дворце наверняка все живьем глотаешь.
– Я не отказываюсь, – сообщила она надменно, – а великодушно принимаю твой дикарский дар, снисходительно понимая, что у тебя больше ничего нет. Я добрая и милостивая.