Трехручный меч

Последняя повозка оказалась крытой, не столько повозка, сколько паланкин на колесах. Сопровождали ее два жреца на осликах. Один поклонился испуганно, сообщил сразу, не дожидаясь грозного оклика:

— Мы перевозим Великого Оракула на освящение нового храма.

Я собирался проехать мимо, но, поддавшись наитию, спросил:

— Какую оракул берет плату?

— Он не берет плату, — ответил жрец с достоинством. — Боги запрещают брать плату, ибо устами оракула говорит сам Бог. Правда, он разрешает отвечать только на один вопрос, что и понятно. Иначе бы…

Королева ехала со мной рядом, спросила высокомерно:

— А если заплатим?

Жрец покачал головой:

— Это наложено Богом. Ни золото, ни сила не в состоянии обойти или сломить этот запрет.

Королева нахмурилась, а я сказал с сожалением:

— Не настаивайте, Ваше Величество, бесполезно. Как вы думаете, отказались бы жрецы получить несколько лишних золотых монет? Но у меня и есть один вопрос. Куда нынешний Властелин Тьмы поместил свою смерть?

Из-за занавески раздался тихий старческий голос:

— В магический ларец, но он очень далеко отсюда.

— А где сам этот ларец?

Оракул молчал, как мертвый, жрец взглянул на меня с испугом, покачал головой:

— Это уже второй вопрос.

— Извини, — сказал я виновато, — моя вина.

Королева взглянула на меня с горячим сочувствием.

— Тогда мой вопрос, — сказала она чистым голосом. — Где этот ларец?

Из-за шелковой занавеси донесся тихий надломленный голос:

— В западном море есть удивительный остров, куда не могут приставать корабли. Там среди пальм и виноградников высится отвесная скала, куда не взобраться ни человеку, ни зверю. На той скале руины волшебного корабля, что плавал как по воде, так и по воздуху. На палубе того дивного корабля лежит этот ларец… Могу добавить, что стерегут его огненные драконы. По самому острову бродят двухголовые тролли, а весь остров окружен рифами и водоворотами.

Он умолк, я присвистнул озадаченно. За спиной раздался тихий голос Генриха:

— Ответь и мне, мудрый оракул, и я осыплю тебя золотом. Меня ничто на свете не интересует, кроме проклятого всеми небесами тролля по имени Катарган.

Жрец быстро взглянул в его лицо, мне почудилось, что морщинистое лицо дрогнуло, взгляд чуть ушел в сторону, в следующее мгновение жрец прямо взглянул в лицо рыцаря и произнес бесстрастно:

— Ты ранен, великий воин… Стоит ли умножать тебе свои печали?

Генрих прорычал:

— Ты прав, я ранен и оттого зол. Твой оракул ответит?

Из повозки раздалось тихое:

— Тролль по имени Катарган — ключ к зачарованным воротам Властелина Тьмы.

Взгляд жреца померк, плечи опустились, он чуть приподнял занавеску и пошептался с сидящим внутри. Прибежала женщина с толстым одеялом в руках, жрец, судя по его движениям, укутывал оракула, высвободившего слишком много жара на мистическое видение. Мы проехали мимо, Генрих побледнел, покачивался, процедил сквозь зубы:

— В той роще свалюсь… Не хочу, чтоб видели…

Глава 8

Деревья приближались слишком уж замедленно, Генрих пошатнулся, едва за нашими спинами сомкнулась листва. Я поддержал, пока он покидал седло, ладони мои окрасились кровью, поспешно усадил под деревом. Королева торопливо развела костер, я снял с рыцаря доспехи, присвистнул. Рана глубокая, кровь все еще струится, вязаная рубашка промокла, острие копья гиганта пробило стальной доспех, прорвало кольчугу и вонзилось в бок, после чего копье сломалось. Обломок вырвало из раны, сломав при этом пару ребер. Стойкий этот Генрих, я бы уже орал, как свинья в огне.

Захлопали крылья, ворон опустился на ближайший пень, прокаркал:

— Мы нашли волшебную живицу!

— Что это? — спросила королева.

Ворон проигнорировал ее, не его сюзерен, да еще женщина, вообще не человек, а так, вроде муравья, сообщил:

— Волк уже несет! Это я вперед, чтобы ничего не делали, только рану промыли!

— А где вода?

— И эту высмотрел, — гордо сообщил ворон. Поправился: — Высмотрели. Вернее, волк отыскал, мне за ветками не видно сверху… Всего десяток деревьев дальше, там ручеек, даже рыба вроде бы…

Затрещали кусты, волк выбежал с пучком крупных зеленых листьев в пасти. Желтая живица растекалась, как мед, сразу же заклеила мне пальцы. Королева, оглядываясь на меня, торопливо и очень неумело обихаживала Генриха, охала, стонала от жалости, в то время как он терпел молча, только побледнел еще больше.