Трое из Леса

— Нет, но… Брось жевать! Ты начал, когда я был здесь! И все жрешь, как кабан. Нет, я с ними не ссорился, но я все равно боюсь до поросячьего визга.

— Почему?

— Не знаю, — ответил Олег натянутым, как тетива, голосом. — Просто боюсь!

Он был белым с той желтизной, какая бывает у дерева с содранной корой. Крупные капли пота катились по лбу, но кровь подсохла, Олег запоздало тер ее пучком травы. Один лешак вырвался, другой в два раскоряченных прыжка догнал, повалил. Опять мерно катались взад-вперед, вереща сухими голосами, сдирая чешуйки.

— Есть хочешь? — предложил Таргитай.

— Нет, — быстро и с отвращением ответил Олег. — Тарх, какой ты… Дурак, как все, только намного ленивее. Тебе что лешие, что звезды, что желтая глина, из которой не вылепишь горшок! А я волхв, понимаешь? Жажду знать, почему вода мокрая, почему зимой обращается в камень, почему Род разделил человека на мужчину и женщину… Люди бесстрашны по своей тупости. Они просто не ценят жизнь! А я знаю ей цену. Потому боюсь, что могут убить…

— Все-таки поешь, — посоветовал Таргитай. — Худой, как жаба, что ночь пролежала на муравейнике!

Олег в безнадежности махнул рукой. В молчании развязал мешок, в молчании ел, уткнув глаза и дергаясь при каждом шорохе. За деревьями сухо стучало, трещали кусты.

— Вдруг дерутся сутками? — предположил Таргитай лениво. — Или по неделе? Из-за них не евши?.. Я поесть и поспать нигде не откажусь!

— Какой ты…

— А чего бояться? — пробормотал Таргитай равнодушно. — Они же для нас… как вон те ветки. Никакие.

— Это ты — как ветка, — пробормотал Олег. — А лешие — древнейшее племя. Боги создали их раньше нас. Только они чем-то прогневили богов. Не выполнили какого-то важного предначертания. Сбились с пути, что ли?

— Если сбились с пути, разве виноваты?

— Дорогу выбираем сами! А среди богов сами ищем того, кому нас вести.

Таргитай приподнялся, всматриваясь, но лешие исчезли. За кустами еще слышался удаляющийся треск, стук, щелканье.

— Сколько им лет?

— Живут дольше, чем самые старые деревья. Они другие, Тарх! Это меня пугает. Мы живем общиной, они — каждый по себе. Они на другой день уже не помнят, что было вчера, а мы храним память не только свою, но и дедов-прадедов, пересказываем, вычерчиваем на бересте черты и резы, учимся не только на своей дури, но и на чужой. Поэтому мы хоть на маковое зернышко умнее пращуров, что бы нам ни вещали захмелевшие старики о великом уме предков! А эти древние всегда такие, как и тысячи лет назад…

Таргитай долго смотрел вслед лешим. Наконец его глаза отыскали молодого волхва:

— Эх, мне бы понять, почему отвернулись боги.

Олег перестал жевать. По его лицу читалось, что скорее валежина, на которой сидит Таргитай, поймет что-то умное, чем самый ленивый из Народа.

Таргитай закончил едва слышно:

— А потом придумать, что делать, чтобы боги не отвернулись и от нас.

Челюсти Олега двигались все медленнее, будто жевал смолу. Таргитай лежал бездумно, вольно разметав руки. Чащи не боялся, но лучше идти, чем бежать, лучше стоять, чем идти, лучше сидеть, чем стоять, а лучше всего лежать, закрыв глаза, а душа тем временем странствует, дерется, двигает горами, ловит беров, спасает берегинь, придумывает ответы на самые трудные вопросы…

Над головой хрипло орали невидимые за листьями птицы. Олег часто вздрагивал, ронял ломоть, а потом долго и подозрительно осматривал его, тяжело вздыхал, очищая от крохотных соринок. Таргитай поерзал, устраиваясь поудобнее, вытащил из-за пазухи сопилку. Когда стучали в окно, он цапнул ее, спрятал. Докучала, когда перли через Лес, но берег как зеницу ока — последняя! Другие побили дед и мать, охотники, Боромир…

Олег вскочил в страхе: Таргитай дудит прямо над ухом.

— Перестань! Услышат звери, со всего Леса соберутся. С косточками сожрут.

— Но я так давно не играл…

— Я тебе не девка!

— Я ж не только им. Себе играю. Деревьям, речке, облакам…

Олег едва не ронял пену от великой ярости, и Таргитай с великой неохотой сунул дудочку за пазуху. Олег пугливо крутил головой, вытягивал шею, и Таргитай заставил себя подняться, вдел руки в лямки заплечного мешка.

— Тогда пойдем, трус.

Олег послушно поднялся, пошел след в след, едва не тыкаясь в спину Таргитая.

— Надо идти, Таргитай. Все время.

За Серолесьем потянулись деревья Темного Леса. Гнили и мертвечины прибавилось, воздух из сырого и затхлого стал мокрым, тяжелым, как грех. Деревья теснились враждебные, подстерегающие, а засохшие прикидывались живыми. Ждали ветерка, чтобы обрушиться на живое, придавить, переломать кости. Таргитай удивлялся, когда в совершенном безмолвии отваливался огромный сук, тяжело падал, бесшумно рассекал воздух… Никого ведь нет, в кого мертвое дерево мечет сук? Боромир объяснял, что мертвое дышит злобой на все живое, швыряет сук даже на ползущего муравья… Поэтому в кострах заповедано жечь только мертвые деревья.