Игольное ушко

– Дэвид! – Люси присела перед креслом. – Не надо так говорить. Он будет тебя любить, уважать, подражать во всем – потому что ты мужественный, сильный, храбрый, ты настоящий мужчина, работаешь как вол, ты его отец.

– Только не надо быть со мной снисходительной, не надо лицемерить.

– Ты обвиняешь меня в чем-то? – не сдержалась Люси. – В чем? Мне учить мужчину предохраняться? Если ты не хотел иметь ребенка, мог…

– Да, научи, научи меня предохраняться от грузовиков на темной дороге!

Глупый получился разговор – обмен колкостями, взаимные упреки. Печальнее всего, что они оба это понимали. Люси решила промолчать, но атмосфера уже была испорчена. Затея по-семейному отпраздновать Рождество казалась сейчас пустой, банальной – куски цветной бумаги на стенах, елка в углу, остатки гуся на кухне ждут, пока их выбросят. Имеет это какое-то отношение к ее жизни? Что она делает на одиноком холодном острове с человеком, который, похоже, ее не любит? Зачем носить в себе ребенка, которого он не хочет? А что если просто?.. Но Люси взяла себя в руки – ей некуда идти, нечего больше делать в жизни, некем быть, кроме как миссис Роуз.

– Я пошел спать, – сказал Дэвид.

Он выехал в холл, сполз с кресла и медленно, опираясь руками, забрался по ступенькам наверх. Она слышала, как он скребет пол при движении, как заскрипела кровать, упала одежда в углу… затем в последний раз звякнула пружина, и наступила тишина.

Нет, плакать она не станет. Взгляд упал на бутылку бренди. «Вот сейчас выпью ее всю, приму горячую ванну и завтра уже не буду беременной… А что впереди? Пустота? Как жить, когда ни острова, ни Дэвида, ни ребенка?» Люси отогнала от себя шальную мысль, поднялась наверх, легла и с открытыми глазами лежала рядом со своим спящим мужем, прислушиваясь к ветру и пытаясь ни о чем не думать. Под утро стали кричать чайки и маленькая комната наполнилась бледным холодным светом – только тогда она заснула.

Весной она как-то успокоилась, собралась, стала больше думать о будущем ребенке. В феврале, когда снег стаял, Люси посадила семена цветов и овощей на кусочке земли между боковым входом на кухню и амбаром, не слишком надеясь, что они когда-нибудь дадут всходы. Люси в последний раз произвела генеральную уборку в доме, предупредив Дэвида, что теперь до рождения ребенка ему придется убираться самому. Она написала письмо матери, связала кое-что для маленького, заказала в Абердине пеленки. Сначала Люси намеревалась рожать в доме у родителей, но вскоре поняла, что уезжать ей нельзя, ибо назад она уже не вернется. Она часами бродила с книгой в руках по мягкой вязкой земле, поросшей вереском, однако постепенно прибавляла в весе, поэтому пришлось отказаться от долгих прогулок. Та бутылка бренди, что осталась с Рождества, все еще стояла в шкафу. Иногда, особенно в те моменты, когда ей было совсем грустно, Люси подходила к шкафу, открывала его, смотрела на бутылку и думала о том, кого она чуть не потеряла.

За три недели до того, как должен был родиться ребенок, Люси села в знакомую барку, отправляющуюся в Абердин. Дэвид и Том махали ей с мола, пока барка не скрылась. Из-за сильной качки Люси волновалась, что родит прямо здесь, не успев добраться до шотландских берегов, но поездка прошла нормально. В Абердине Люси легла в больницу и уже четыре недели спустя на той же самой барке привезла на остров сына.

Дэвид ничего не смыслил в родах. Очевидно, он думал, что женщины рожают так же быстро и просто, как овцы. Он не знал о нестерпимой боли при схватках, о муках, напряжении, об облегчении потом, ноющей ране, о строгих медицинских сестрах с командным голосом, которые не дают тебе дотронуться до твоего собственного ребенка – якобы ты не такая «стерильная», знающая и быстрая, как они. Дэвид лишь проводил ее, немного смешную и неловкую, с животом, а встретил опять стройную, с прекрасным здоровым ребенком, завернутым в белоснежные пеленки. Как только Дэвид увидел сына, он сказал не терпящим возражений голосом:

– Мы назовем его Джонатан.

Этим дело и кончилось. К Джонатану добавили Альфред – в честь одного дедушки, Малкольм – в честь другого и Томас – чтобы сделать приятное старому Тому, однако, так или иначе, звали ребенка Джо, ибо он был слишком крошечным для Джонатана, не говоря уже о Джонатане Альфреде Малкольме Томасе Роузе. Дэвид научился управляться с сосками и бутылками, кормить, менять пеленки. Порой он даже качал маленького на руках, но делал все как бы машинально, следуя отцовскому долгу. Казалось, он все время отсутствует, мысли где-то далеко. К малышу Дэвид относился чисто по-деловому и в этом напоминал медсестер – он знал, что ребенок не для него, больше всего Джон нужен Люси. А вот Том, как ни странно, привязался к ребенку больше, чем к собственным овцам. Заядлый курильщик, старик на долгие часы забывал про свою трубку из корня вереска, играл с маленьким Джо, наблюдал за ним в кроватке, помогал Люси купать его. Люси однажды даже мягко напомнила, что его ждут не дождутся овцы, но бесхитростный старик ответил, что овцам он абсолютно не нужен. Что ему там делать, смотреть, как они едят? Нет, он, пожалуй, еще немножко посидит с Джо. Том сделал деревянную погремушку, наполнил ее маленькими круглыми ракушками и был просто счастлив, когда Джо сразу схватил ее и стал играть.