Богиня роз

- Я хочу написать твой портрет.

Микки подпрыгнула и тихонько пискнула.

Он засмеялся, не открывая глаз. Микки шлепнула его по животу.

- Я думала, ты спишь.

- Я не могу спать, когда ты вот так ко мне прикасаешься, - ответил он.

- Ох, извини. Я не подумала…

Микки хотела отвести руку, но Астерий поймал ее за запястье.

- Я ведь не против. - Он отпустил ее и улыбнулся, когда она снова принялась осторожно гладить его живот. - Я просто хочу написать твой портрет.

- Ты уже меня рисовал.

- Да, но я хочу сделать портрет красками. Вот так, как ты выглядишь сейчас. Я хочу, чтобы твой образ смотрел на меня со стен спальни.

Он не сказал: «Чтобы я помнил тебя, когда ты состаришься и (или) умрешь», но в голове Микки громко прозвучали именно эти слова, и еще что-то прошептало, что этот портрет может понадобиться ему как воспоминание гораздо раньше, чем они могут предположить. Микки отогнала мрачные мысли, но вдруг ей отчаянно захотелось, чтобы он действительно написал ее портрет - и у него сохранился хотя бы кусочек того, что между ними было, чтобы он мог вспомнить…

- Прямо сегодня напишешь? - спросила она. - Сейчас?

Астерий открыл глаза и внимательно посмотрел на нее.

- Да,- медленно ответил он. - Я напишу твой портрет этой ночью.

Микки наблюдала, как он встал с постели и начал собирать чашечки для красок и кисти из многочисленных ниш, вырезанных в стенах пещеры, потом зажег еще несколько факелов, пока спальня не ожила от тепла и света. Астерий не потрудился одеться, лишь небрежно j повязал на бедра полоску льняной ткани. И Микки и очередной раз была поражена грубой силой и дикой красотой его тела. Он был зверем, человеком и богом, смешанными воедино в некое чудо, и было лишь одно, чего Микки хотела больше, чем провести рядом с ним нею свою жизнь…

Когда Астерий все подготовил и взял в руку кисть, Микки села и улыбнулась ему.

- Ладно, а какую позу мне принять?

Он подошел к постели и мягко прижал Микки спиной к мехам, чтобы она легла на бок так, как будто он сам лежит рядом с ней. Потом рассыпал ей волосы по плечам и груди, и они укрыли ее кремовую кожу медной вуалью. Одну руку Микки закинула за голову, а другую положила на постель ладонью вниз, как будто только что ласкала Астерия. Потом снял одеяло, прикрывавшее Микки до талии, и оставил ее полностью обнаженной. Микки подняла на него вопросительный взгляд.

- Тебе холодно? - спросил он.

- Ну, если мне станет холодно, ты ведь меня согреешь?

Астерий расхохотался.

- Когда закончу работу. А прямо сейчас полежи неподвижно и закрой глаза.

Он вернулся к краскам и кистям.

- Я должна закрыть глаза? Мне бы хотелось смотреть на тебя.

Астерий оглянулся на нее через плечо.

- Меня никогда не перестанет удивлять, что тебе нравится на меня смотреть.

- Мне не только смотреть нравится, - соблазнительно улыбнулась Микки.

- Не двигайся, - усмехнулся он, не скрывая удовольствия.

Он начал работу, и его кисть двигалась дерзко и быстро, кладя мазки прямо поверх изображения розовых садов Талсы, скрывая их под новым слоем краски, как будто Астерий заменял одну картину реальности другой.

- А можно мне говорить с тобой, пока ты работаешь, или тебе нужно сосредоточиться? - шепотом спросила Микки, несколько ошеломленная прекрасной и сияющей версией самой себя, возникающей под его кистью.

- Можешь говорить. Но я могу и не ответить. Когда я пишу, я иной раз забываю, где нахожусь.

- В моем прежнем мире это называют «измененное состояние сознания». Я читала статью об этом. Такое случается с художниками, писателями, спортсменами. Это как-то связано с эндорфинами мозга. То есть предполагается, что ты делаешь что-то особенно удачно, если можешь войти в это состояние.

Астерий хмыкнул.

- А ты всегда входишь в измененное состояние, когда пишешь картины?

- Да. Обычно.

Он прищурился, рассматривая Микки, потом снова отвернулся к стене пещеры и изобразил длинную плавную линию ее талии, бедра и ноги.

Микки наблюдала, как он работает, и думала о его таланте и о красоте, которую он с виду так легко создавал, хотя и был долгие века изгнанником, отверженным. «Джии, прошу, сдержи свое слово…» Потом она заставила себя отвлечься от мыслей об обещании своей служанки, боясь, что Астерий слишком пристально всмотрится в ее лицо и прочтет грустные мысли.