Волчья стая

– Слушай, – тоскливо сказал Вадим Эмилю. – Объясни ты ей, что к чему, у меня уже сил нет после допроса… Скажи, что сбежим отсюда непременно, и все такое…

Махнув рукой, поднялся и вышел на веранду. В мятой пачке отыскалась одна-единственная годная к употреблению сигарета, остальные три являли собою пустые полупрозрачные бумажки, весь табак из них высыпался. К счастью, высыпался он в пачку, так что еще на пару часов курева хватит. А потом? Нужно и в самом деле в качестве аванса за чистосердечное признание выпросить пару пачек чего-нибудь более приличного…

Мимо проходил Гейнц. Остановился, показал белоснежные зубы:

– Ты что такой грустный? К тебе женушка приехала… Можешь, кстати, меня называть братком. С полным основанием. Как же иначе, если мы с тобой через твою телушку побратались? Всю жизнь мечтал попробовать ваших новорусских баб – а оказалось, ничего особенного, даже обидно чуточку. Разве что поглаже малость…

Вадим молчал. Может показаться странным, но он не ощущал себя задетым – чересчур притупились чувства.

– Миллион предлагать будешь? – не унимался эсэсовец. – У тебя завлекательно получается…

– Не буду, – сказал Вадим, криво усмехнувшись.

Глава десятая

Скромные развлечения

Вскоре в барак влетел капо и завопил:

– Выходи!

Последующие несколько часов были заняты «трудотерапией», как выразился Гейнц, – трудом не столь тяжелым, сколь гнусно-бессмысленным, кое в чем напоминавшим сизифов. Уже по ходу дела Гейнц, там и сям появлявшийся со своим барабаном (и получавший от этого неподдельное удовольствие), окрестил происходящее операцией «Водопой».

Проще говоря, под лившуюся из динамиков классическую музыку три реденьких шеренги поспешали от ворот к баракам и обратно, наполняя своими кружками бачки. Условия были не так уж и замысловаты: те, кто, с точки зрения шарфюрера, наполнят свой бак первыми, получают премию в виде пары пачек сигарет. Строй следует соблюдать, бегом не бегать, но рысца не возбраняется. Если кто-то свою кружку расплескает, шеренга возвращается назад.

Скверно, что эта процедура казалась бесконечной. Воды во вместительном оцинкованном баке словно бы и не прибавлялось после очередной ходки. Мало-помалу начались сбои – кто-то спотыкался, выплескивал воду, приходилось возвращаться всем, стали вспыхивать склоки, взаимная ругань, атмосфера понемногу накалялась. Только Синий, как заметил Вадим, выглядел гораздо спокойнее остальных – у него с водой были связаны некие наполеоновские планы, даже подстегивал злым шепотом остальных.

Комендант сначала торчал на трибунке, потом ему надоело, и он убрался. Гейнц же, казалось, не знал устали – в самые неожиданные моменты возникал у кого-нибудь за спиной и оглушительной барабанной дробью, грянувшей над ухом в самый неподходящий момент, заставлял иных расплескать воду. Капо и те, поначалу резво сопровождая шеренги, потеряли прыть, в конце концов заняли позицию у ворот, попыхивая хорошими сигаретами.

Пот лился градом, штаны, пропитанные засохшим дерьмом, безбожно натирали ляжки, довольно быстро вновь начав вонять. Представлялось уже, что вся жизнь, прежняя и нынешняя, состояла лишь из бега трусцой меж воротами и бараком, и все внимание замкнулось на колыхавшейся в кружке воде, на неровной земле под ногами…

Кончилось, наконец. Все скверное когда-нибудь кончается. Гейнц критически обозрел прозрачную воду, колыхавшуюся вровень с краями, старательно изображая раздумье, долго стоял, глядя на бак, будто и не замечая напряженных взглядов. Наконец сплюнул на пол:

– Отдыхать, вонючая команда… – Подошел к Доценту, лежавшему с осунувшимся, даже словно бы заострившимся лицом: – Ну как самочувствие? Может, пойдем еще побеседуем? Э-э, мой ученый друг, что-то вы совсем скисли, и никакой гордой несгибаемости. Хрюкните что-нибудь оскорбительное, не трону…

Доцент молчал. Он явно был плох – нога под повязкой опухла, похоже, рана загноилась. Посмотрел мутными глазами, что-то прошептал. Гейнц сходил к баку, набрал полную кружку воды и плеснул ему в лицо:

– Ну-ну?

Доцент проморгался, помотал головой, слабым голосом, чуть слышно, выговорил:

– Чтоб тебе эти денежки поперек горла встали…

– Есть противоядие против такого финала, – серьезно сказал эсэсовец. – Великое и всеобъемлющее русское «авось». Так что еще побарахтаемся. Ну что, вонючки полосатые? – Он прошелся по бараку, поскрипывая безукоризненными сапогами, остановился у бака. – Пнуть по нему, что ли, как следует, чтобы вы еще раз сбегали? – и выдержал бесконечную, томительную паузу. Громко рассмеялся. – Ладно, черт с вами. Самому надоело. Вероника, золотко мое, что вы такая грустная? Может, изобразим по старой памяти замысловатую фигуру из «Камасутры»? – Он, не глядя, придвинул ногой стул, уселся, закурил и кинул едва початую пачку «Ротманса» на нары. – Закуривай, вонючая команда… Так как, прелесть моя? Ну, иди к дяденьке, встань на коленки и поработай нежным ротиком… Кому говорю, тварь?!