Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

Но танцовщица не исчезла, осталась и теперь убегала в сторону горы, прыгая по камням и вряд ли их касаясь – эдакий балетный бег, всегда кажущийся неуклюжим, и выглядела совсем не подростком.

Только сейчас мне пришло в голову, что окрестности Манараги-то разведал, обследовал возможные места стоянок, но саму ее – нет.

Наверняка какие-нибудь сумасшедшие туристы забрались на гору и устроили там свой стан. Ну конечно! Откуда еще тут возьмется эта танцующая баядерка непонятного возраста?

Через минуту я уже поверил в это и почти успокоился, однако смотреть на восход охота пропала. Танцующая исчезла в развалах, а я пошел в обратную сторону, к реке, где оставил неспущенную лодку.

Никакое соседство мне было не нужно, и это плохо, что меня видели, но придется потерпеть, несколько дней не показываться возле Манараги, пока туристы не уйдут. И на озере тоже, поскольку сверху его должно быть видно, хотя выглядит, как ледник.

Хорошо, что это был не старик с птицей…

Ну и ничего, займусь пока бытом, перенесу рюкзаки с аквалангом и продуктами, обустрою логово, разведаю распадки вокруг, поищу резервное пристанище на всякий случай. Все равно лед еще не сошел, нырять за ящиками с золотом рановато…

Чтобы не быть замеченным с горы, я ушел под скалами в сторону Косью, где оставил свое походное имущество, обратно, уже с рюкзаками, двигался обходным путем и к своему гроту добрался лишь в пятом часу: за день погода менялась трижды, и солнце жаркое было, и дождик брызгал, и даже холодный ветер поднимался – того и гляди снег пойдет.

По пути лишь два пряника съел всухомятку, а вымотался здорово и мечтал прийти к логову, развести костерчик и сварить геологическую шулюмку – сухари с тушенкой.

Я свалил рюкзаки возле лаза в грот, снял штормовку, тельняшку и пошел к фонтану умываться – какая же благодать, когда нет комаров!

Возле ванны, на фоне голубой линзы льда, в позе русалки возлежала та самая танцующая на камнях, только будто бы повзрослевшая – или я в первый раз ошибся, не видя ее лица. Та самая, потому что на ногах были темно-зеленые туфельки, будто выставленные напоказ. Платье на ней было странное, бесформенное куча скомканного легкого и текучего шелка или еще чего-то – в тканях я разбирался плохо. И не зябла при этом, хотя температура градусов пять-семь! Не обращая внимания на меня, она играла ледяной водой, плескала, шлепала рукой и улыбалась, готовая засмеяться. Брызги летели на лицо и желтоватые волосы, словно обсыпанные какими-то зелеными блестками или мелкими, искристыми камушками, но тоже скомканные и разбросанные по плечам и земле. Все было настолько естественно и одновременно настолько неожиданно, что я сел, где стоял – в пяти метрах от нее. В голове и на языке было одно, спросить, что она тут делает.

Но не успел. Девушка встала и пошла вниз по распадку своей легкой, танцующей балетной походкой, словно так меня и не заметила. И только внизу, за черными мокрыми камнями, в которых пропадала речка, на мгновение оглянулась и зацокала каблучками по плитняку.

Через полминуты она пропала за ельником, будто и не было.

Около часа я сидел и дымил, прикуривая сигареты одну от другой, матерился про себя и утверждался в мысли, что мне тоже нужно уходить отсюда, причем, сейчас же, немедленно взваливать рюкзаки и прямым ходом на Косью. Я никогда не страдал галлюцинациями, не терял сознания, не стукался головой, не увлекался мистикой и вообще считал свою психику очень прочной, и не понимал людей, которые все это испытывают. Похоже, смерть Редакова и все последующие события пошатнули здоровье, крыша немного съехала, если мне начинают чудиться девушки, скачущие по горам на высоких каблучках.

Или началась тоска, как говорила бабушка. Когда она в двадцать девятом, будучи беременной моим отцом, схоронила трех детей, умерших за один месяц от скарлатины (дед как всегда ушел на заработки в Вятку, будто бы бондарничать), то от тоски и горя к ней береза приходила, стоящая за огородами. Придет, говорит, постоит возле моего окошка и снова уйдет…

Я знал, всякое заболевание и особенно, психическое, на первом этапе прогрессирует незаметно. Это случилось со Славиком Смирновым на Таймыре: непьющий молодой парень, веселый бард-самоучка, сперва начал открывать двери, беря ручку полой куртки – током било. Потом стал играть на гитаре в резиновых перчатках (всем было смешно), наконец, утащил с электростанции полупудовые диэлектрические галоши и стал приходить в них на работу в камералку, поскольку земля ему казалась насыщенной разрядами и искрами. А во всем остальном вроде бы нормальный…