Девушка без Бонда

– Зачем, Пит?! Препарат еще не апробирован. Тем более рискованно использовать его непосредственно после «сыворотки». Девчонка просто откинется – здесь, у нас с тобой на руках.

– А тебе не кажется, что это будет лучшим выходом для нас всех?

– Что?!

– Девчонка – отработанный материал. Да, возможно, она случайная жертва. Но ты же знаешь, как говорят сами русские: лес рубят – щепки летят. Их Сталин очень любил эту поговорку. Моя совесть выдержит. Девочка просто станет очередной невинной жертвой в мировой войне против глобального террора…

– Нет, Пит, так нельзя. Давай дадим ей шанс. Выкинем где-нибудь на ближайшем острове. Ей все равно никто никогда не поверит. Представь, если она станет рассказывать, что с нею было… Ее просто упекут в психушку… Да и про нас она вряд ли сможет что-нибудь вспомнить…

– О’кей, давай – но только после «присциллы»…

– Ты мразь, Пит, ты все-таки надеешься, что она умрет…

– Может быть, может быть…

А потом игла снова вонзается в Танину вену, какой-то препарат поступает в кровь и почти сразу же мягкой волной изнутри ударяет в мозг – и после этого она уже совсем, совсем ничего не помнит… Не помнит напрочь – вплоть до того момента, как она, обнаженная, поднимается из теплого моря и видит приближающегося к ней чернявого молодого парня в осенней кожаной куртке…

Часть III

…И в тот момент, когда Таня наконец вспоминает все и все, что с нею случилось, пролетает в сознании, как в бешено ускоренном кино – она так и не успевает ни помолиться, ни попрощаться с жизнью, – раздается выстрел.

Татьяна слышит его и вдруг понимает, что она жива – пока жива! Только на спину и затылок ей плеснуло что-то горячее, а потом раздался шум – шум падающего тела…

Затем слепящую лампу отвернули от ее лица, и она открыла глаза и увидела, что у ее ног распростерт Чехов-Костенко, и он по-прежнему сжимает в руке так и не пригодившийся ему пистолет, и на полу под ним растекается кровь. А кто-то поспешно разрезает путы, которыми она прикручена к креслу.

Татьяна, потрясенная, почти бесчувственная, перевела взгляд и увидела: ее спасительница – не кто иная, как спутница в ее яхтенном путешествии, француженка Мадлен! А рядом с ней, с короткоствольным автоматом в руках, – милый матрос Жан-Пьер! Лица обоих французов сейчас сосредоточенные, жесткие.

Как они сюда попали, ее спасители? Как узнали, где она? Кто они, в конце концов?

Эти вопросы вихрем пролетели в Таниной голове, но тут на полу дернулся Костенко-Чехов. Приоткрыл глаза и зашевелил губами, силясь что-то произнести. Он не отрываясь смотрел на Татьяну, своим жалобным взглядом словно призывая ее к себе.

Она наклонилась к нему, и тут Костенко прошептал – по-русски. Его последние слова звучали бредом. И были бы очень похожи на бред, если бы умирающий не старался так отчетливо их выговорить, донести до Тани. Если б он не говорил на языке, который понимали лишь двое: он и она.

Чехов прошелестел:

– Все зло мира – в горгоне Медузе… Запомни… Уничтожь…

Таня наклонилась к нему, едва ли не припала. Взволнованно вскрикнула по-русски:

– Что?! Что ты говоришь?

Но ответить ей Костенко уже не мог. Его тело дернулось, и душа (если у него, конечно, была душа) перешагнула смертный порог. Глаза остекленели.

– Уходим, быстро!

Мадлен потянула Татьяну за руку. Жан-Пьер засунул свой короткоствольный автомат – кажется, тот самый, который Таня видела в тайнике под палубой их яхточки, – в объемистую сумку и скомандовал: «Вперед!»

На прощание француженка сделала телефоном два снимка распростертого на полу предателя Чехова-Костенко.

Они выскочили на тихую безлюдную улочку верхнего города островка Фолегандрос и уверенно повернули в ту сторону, где – Таня знала – сквозного прохода не было.

– Там тупик! – отчаянно воскликнула она.

Ей никто не ответил. Мадлен неслась впереди, Татьяне оставалось лишь поспешать за ней, в арьергарде следовал Жан-Пьер со своей огромной сумкой в руках. Наконец они достигли глухой стены, ограждавшей проулок.

– И что дальше? – с оттенком иронии вопросила Татьяна.

Ее спутники по-прежнему хранили молчание. Француз поставил свою поклажу на землю, раскрыл ее, вытащил оттуда сверток, похожий на небольшой плоский рюкзак, и протянул его Садовниковой. Сердце екнуло – подобные рюкзаки были девушке очень, очень знакомы… Но она все же спросила:

– Что это?

– Неужели не узнаешь? – с улыбкой спросила Мадлен и добавила: – Ты же была отчаянной парашютисткой!