Княжий пир

Алеша подбежал, суетился, что-то приговаривал, но всадник не шевелился.

Чуя недоброе, Добрыня бросился к коню. Илья Муромец с трудом поднял голову, в лице ни кровинки, губы шелохнулись, но слов Добрыня не расслышал. Вдвоем с Алешей стащили с седла, понесли к сторожке и уложили близ жарко полыхающего костра. Алеша принялся стягивать кольчугу, вскрикнул, едва не заплакал от жалости.

Кровоподтеки испятнали тело старого богатыря так, что весь покрылся красно-лиловыми пятнами. Когда Алеша коснулся бока, Илья охнул и простонал сквозь зубы.

– Ребро, – сказал Добрыня. – Боюсь, что хоть одно, да сломано…

– То-то он не привез его голову, – прошептал Алеша. – С таким противником еще не приходилось… Пригляди за ним, а я смотаюсь туда. Коня заберу, в карманах пошарю.

Выхватив горящую головню из костра, он кинулся к своему коню, а Илья прошептал вдогонку:

– Останови дурня…

– Что? – не понял Добрыня.

– Останови, говорю… Иначе сам без головы останется.

– Так тот… еще жив? – ахнул Добрыня. Он быстро повернулся, Алеша уже прыгнул в седло, заорал, страшно напрягая жилы: – Назад, дурак! Куда спешишь поперед батьки?.. Мигом сюда!!!

Алеша подъехал бочком, обиженный и насупленный. Факел в его руке сыпал смоляными искрами.

– Ты чего? Сам поедешь?

– Слезай, говорю. Илья говорит, тот еще жив. Так пока разошлись…

Алеша, не сводя изумленных глаз с распростертого богатыря, замедленно слез, но руки с седла не снял, готовый в любой миг снова взапрыгнуть.

– Он цел, – прошептал Илья с натугой. – Целый день бились, у меня руки задубели… А ему хоть бы хны. Если и устал, то не подает виду. Но сил у него на тебя хватит… Мы разошлись на ночь, а утром продолжим… Останется кто-то один.

Факел вывалился из ослабевших пальцев поповского сына.

ГЛАВА 14

Утром Муромец выглядел еще хуже, чем вечером. Кровоподтеки стали сизыми да лиловыми, ссадины покрылись коричневой коркой, но все равно от любого движения из-под корки сочилась сукровица. Добрыня разрывался от сочувствия, видя, как старый богатырь идет к коню прихрамывая, пошатываясь.

Алеша подскочил, помог взобраться в седло. Добрыня сказал, опережая Алешу:

– Илья… Подумай, может быть, все-таки лучше мне?

– Ты его видел, – буркнул Илья.

– Да, но… Ты его тоже потрепал!

– Нет, – пробурчал Илья. – Я бой начал, я должен и завершить. Нечестно иначе.

Он повернул коня, тот тоже косил печально глазом, но, выстоявший в битвах, спорить не стал, потрусил в ту сторону, где в ночи Добрыня видел огонек костра. Алеша за спиной Добрыни прерывисто вздохнул:

– Как думаешь?

– Илья должен победить, – сказал Добрыня с твердостью. Он старался, чтобы голос прозвучал уверенно, но, похоже, перестарался.

Алеша снова вздохнул:

– Он всегда побеждал… Но не может человек побеждать всю жизнь.

– Почему?

– Волхвы говорят, что на силу всегда находится еще большая сила… К тому же Илья уже не так молод. Сила еще есть, но тяжеловат, ловкость потерял…

Добрыня взглянул с удивлением, щеголеватый поповский сын быстро взрослеет, ответил ему по-взрослому:

– Если по правде, то всем нам сгинуть в поле. Если кто не догадается уйти раньше.

– Куда?

Добрыня пожал плечами:

– Где решает не сила. В летописцы, волхвы, калики, отшельники… А кто вовсе устал и душой, тому сидеть на завалинке под солнышком.

Он поймал на себе скользящий взгляд Алеши. Тот помялся, спросил:

– А правда ли, что ты сам однажды уходил из богатырей? Снял доспехи, надел тряпье, скитался по дорогам с нищими?

– Не с нищими, – поправил Добрыня, – а с каликами! А калики – это странный народ… Кого там только не встретишь. И богатырей посильнее нашего Ильи, да только не хотят за оружье браться, и мудрецов повыше нашего Белояна, да только еще большую мудрость ищут, и просто обезумевших, сумасшедших… а может, не сумасшедшие они, а забредшие в своих исканиях так далеко, что для нас они уже не от мира сего… Ты все хочешь спросить, почему я вернулся? Да не от силы вернулся, а от слабости! Намного проще мчаться на коне, махать мечом, сшибаться грудь в грудь… не ломать голову над загадками бытия. И не так страшно. А то, бывало, такая бездна откроется…

Он зябко передернул плечами. Лицо слегка побледнело, синие глаза неотрывно смотрели в ту сторону, куда ­уехал старый богатырь.

Небо подернулось розовой коркой, словно там затягивалась рана, потом розовое сменилось темно-багровым, и сердце Добрыни застучало тревожнее. В груди росла недобрая тяжесть. Алеша то взбегал на самый верх башенки, долго вглядывался, то спускался кубарем, спешно седлал коня, готовый мчаться на выручку старого богатыря…