Княжий пир

Челюсти Владимира стиснулись так, что слились в одно целое. Претич, дурак, уговаривал подождать еще…

– И все-таки это необыкновенный меч, – прошептал он. – Я чую в нем силу…

– Необыкновенный, – согласился Людота. Глаза его на изнуренном лице вспыхнули гордостью. – Я все-таки сумел…

– Я чую, – сказал Владимир. – Но как жаль, что ты не остановился… Меч был бы лучше.

– Нужно делать не как лучше, а как положено, – строго ответил старый кузнец.

…Еще три дня умельцы украшали рукоять меча золотом, крепили драгоценные каменья, другие спешно делали подобающие ножны. Владимир предпочитал мечи без всяких украшений, настоящие боевые, как и все в быту, но Белоян предостерег, что он пока не столь великий и грозный властитель, как его пращур Аттила, который пил вино из простой деревянной чаши, в то время как все остальные ели и пили на злате, или как другой пращур по имени Вандал, что всю жизнь спал на деревянном ложе, подложив под голову седло, как пращур Славен, который всегда выходил на поле боя в одежде простого воина и становился в первый ряд пешим…

– Народ должон видеть, – проговорил он наставительно, – что ты князь. Богатый! Потому и вешай на себя побольше злата, драгоценных каменьев. И одежка чтоб в золоте блистала, аки у павлина!.. Вон как церковники делают, а? Ихние попы как копны сена, столько на них золоченых риз, а цепи и золотые кресты весом по пуду, и каменья, и на голове хрен знает что, зато богатое… чтоб, значит, наш лапотник раскрыл варежку от восторга и сказал соседу: да, ихние волхвы вон какие богатые! Куда нашему, что в простой холстине и в будни, и в праздники. Значит, их вера сильнее…

Владимир поморщился:

– Яркой одежкой можно только дурака обмануть.

Белоян ахнул:

– А из кого народ? Это и хорошо. Представь себе, если бы умников было чересчур много!.. Тут бы такие кровавые свары начались… Так что меч должон быть богатым. Тем более что меч – символ. Как оружие, честно говоря, меч всегда уступает как топору, так и сабле. Да всему уступает! Но он пришел из давних времен, когда ничего лучше делать не умели. Так что меч – прежде всего символ власти. Княжеской ли, царской, императорской. Потому укрась его драгоценными каменьями так, чтобы простой люд с восторгом рассказывал тем, кто тебя не зрел с таким мечом.

– Ладно, – сказал Владимир, сдаваясь. – Только меч в бою все равно меч. Конечно, супротив закованного в латы лучше боевой топор, а против юркого печенега надо выходить с саблей, но меч все равно люблю… Не знаю почему, но люблю. У меня по всему телу пробегает радостная дрожь, когда пальцы лишь коснутся рукояти. А беру в обе руки, сразу в тело вливается мощь богов… или бесов, как ни назови, но куда и усталость девается, тревоги, заботы… Я снова прыгаю с драккаров на плоский берег норманнский, врываюсь в горящие города, дерусь с мидийскими магами, сражаюсь на ступенях императорского дворца… Никакой тебе нынешней головной боли с дрягвой, древлянами, вятичами!

Завидя князя на крыльце, челядинцы задвигались шибче, засуетились, изображая тяжкую работу. Даже свиньи у длинного корыта зачмокали болтушку старательнее, а петух на воротах прокричал бодро, выгнув грудь колесом, как Претич на воинских учениях.

Белоян хохотнул, ибо с заднего двора тут же явился Претич, вдогонку крикнули что-то от замученных дружинников, послышались тяжелые звуки, словно на землю бросали мешки с глиной.

– Я пошел готовиться, – сказал Белоян загадочно. – Претич, твой меч еще не затупился?

– Вроде нет, – ответил Претич озадаченно, – а что?

– Будь при князе.

Двор опустел, когда Белоян шел к воротам, а потом заполнялся снова медленно, с опаской, свиньи долго нюхали землю, по которой прошел страшный зверочеловек.

За распахнутыми вратами остановилась легкая повозка. Владимир видел, как легко выпрыгнула легкая девчушка… нет, уже девушка, золотая коса до пояса, платьице не по-женски открытое… нет, еще подросток, быстро и независимо пробежала через двор прямо к кузнице старого коваля.

Владимир нахмурился:

– Кто это?

Претич ухмыльнулся во всю багровую рожу, показал два ряда желтых зубов, съеденных сверху, но крупных, как у коня.

– Понравилась? Но не тебе ягодка… Ей всего тринадцать или четырнадцать весен. Но умна, как сто волхвов…

– Она красавица.

– Умна, – возразил Претич. – Красивых у нас пруд пруди! Они все красивые, пока молодые… Да знаю, знаю, что старость начинается со дня, когда все молодые девки начинают казаться красивыми. Но эта в самом деле настолько умна. В свои четырнадцать лет уже все хозяйство держит! Это Брунька, единственная дочь ярла Гордона. Ну того, что как сыч сидит на своих землях, у нас на пирах не бывает… У него трое или четверо сыновей, все как быки здоровые, сильные, но их мозги к ней перебежали. Она и сейчас вон приехала пополнить запасы соли, одежки, хозяйственных мелочей. Коней подбирает, даже мечи сама купила!