Столпы Земли

– Будет исполнено, – проговорил Том. В голосе его звучала решимость, но выглядел он несколько обескураженным. Филип помнил, что жена строителя была проницательной и своевольной женщиной. Ей может и не понравиться, если ее станут заставлять сидеть тихо как мышь. Однако у ее семьи еще вчера не было ни кола ни двора, так что эти ограничения она могла бы рассматривать как скромную плату за крышу над головой и спокойную жизнь.

Они пошли дальше. Еще прошлой ночью Филип считал эти разрушения сверхъестественной трагедией, ужасным поражением сил добра и истинной веры, ударом по делу всей его жизни. Сейчас же это казалось ему лишь очередной проблемой, которую он должен был решить, – да, невероятно трудной, но не сверхчеловеческой. И эта перемена произошла в нем главным образом благодаря Тому. Филип был бесконечно благодарен ему.

Они добрели до западной части монастыря. Здесь Филип увидел, что возле конюшни седлали рысака. Интересно, кому это именно сегодня приспичило отправляться в дорогу? Он расстался с Томом, который тут же направился к галерее, а сам пошел к конюшне узнать, в чем дело.

Оказалось, что приготовить коня приказал один из помощников ризничего молодой монах Алан, тот самый, что вынес из часовни казну.

– И куда же ты собираешься, сын мой? – поинтересовался Филип.

– Во дворец епископа, – ответил Алан. – Брат Эндрю послал меня за свечами, святой водой и гостией, ибо все это сгорело, а мы собираемся как можно скорей возобновить службы.

В этом был смысл. Подобного рода вещи хранились в закрытом ящике в хорах, конечно же, этот ящик сгорел. Филип был рад, что ризничий наконец-то проявил инициативу.

– Хорошо, – сказал он. – Только подожди немного. Коли ты отправляешься во дворец, прихвати и мое письмо епископу Уолерану. – Благодаря некоторым весьма недостойным интригам хитрый Уолеран Бигод стал законно избранным епископом, но с этим Филип уже ничего не мог поделать и теперь должен был обходиться с ним в соответствии с его новым саном. – Я должен сообщить ему о пожаре.

– Слушаюсь, отче, – покорно проговорил Алан, – только я уже везу письмо епископу от Ремигиуса.

– О! – удивился Филип и подумал, что со стороны Ремигиуса это было очень предусмотрительно. – Ну тогда ладно. Будь осторожен в пути, и да хранит тебя Господь.

– Спасибо, отче.

Филип пошел обратно к церкви. К чему Ремигиусу и ризничему такая спешка? Филип почувствовал себя как-то неуютно. Только ли о пожаре было это письмо? Или в нем было еще что-то?

На полдороге к церкви Филип остановился и обернулся. Он имел полное право взять у Алана письмо и прочесть его. Но было поздно: Алан уже рысью выезжал из ворот. Несколько раздосадованный, Филип уставился ему вслед. В этот момент из дома для приезжих вышла жена Тома. Неся в руке ведерко, полное золы из очага, она направилась к мусорной куче, которая возвышалась возле конюшни. Филип посмотрел на нее. У этой женщины была легкая и привлекательная походка.

Он снова подумал о письме Ремигиуса к Уолерану. Почему-то он никак не мог отделаться от интуитивного, но тем не менее тревожного подозрения, что на самом деле главной темой этого послания был вовсе не пожар.

Без всякой видимой причины он вдруг понял, что это письмо... о жене Тома Строителя.

III

Джек проснулся с первыми петухами, открыл глаза и увидел встающего Тома. Он тихонько лежал и слушал доносившиеся с улицы звуки. За дверью Том мочился на мерзлую землю. Джек дернулся было на освободившееся под боком у матери теплое местечко, но, зная, что Альфред будет его за это нещадно дразнить, остался лежать где лежал. Снова вошел Том и разбудил сына.

Том и Альфред выпили оставшееся от вчерашнего обеда пиво и, пожевав черствого хлеба, вышли. Хлеб они не доели, и Джек надеялся, что сегодня они его оставят, но, увы, Альфред, как обычно, забрал его с собой.

Альфред целыми днями работал с Томом. Джек и его мать иногда уходили в лес. Там мать ставила капканы, а Джек гонялся со своей пращей за утками. Все, что им удавалось добыть, они продавали обитателям деревни или келарю Катберту, и, так как Тому не платили, это было их единственным источником получения денег, на которые они покупали ткани, кожу или сало для свечей. А в дни, когда они оставались в Кингсбридже, мать шила обувь или одежду либо изготавливала свечи, в то время как Джек и Марта играли с деревенскими ребятишками. По воскресеньям, после мессы, Том с матерью любили посидеть за разговорами у огня. Иногда они принимались целоваться, и Том запускал руку под платье матери, и тогда они отсылали детей погулять и запирали дверь. Из всей недели это было самое плохое время, так как у Альфреда сразу портилось настроение и он начинал обижать малышей.