Столпы Земли

Король Стефан стоял возле огня. Сегодня у него был более оживленный и деловой вид. Это и хорошо: он вряд ли станет терпеть словопрения епископов. Генри подошел и встал рядом с братом, все остальные в одну линию выстроились посередине зала. Филип почувствовал боль в руках и понял, что это его ногти от напряжения вонзились в ладони. Усилием воли он заставил пальцы разжаться.

Тихим голосом король о чем-то говорил епископу Генри. Тот нахмурился и так же тихо что-то ответил. Они беседовали еще некоторое время, затем Стефан, подняв руку, заставил брата замолчать и взглянул на Филипа.

Приор напомнил себе, что накануне король разговаривал с ним весьма дружелюбно и даже пошутил по поводу его волнения и сказал, что предпочитает, чтобы монахи одевались как монахи.

Однако на этот раз он явно не был расположен к шуткам, Король откашлялся и произнес:

– Мой верноподданный Перси Хамлей становится сегодня графом Ширингом.

Краем глаза Филип заметил, как Уолеран подался вперед, словно собираясь возразить, но епископ Генри быстрым запрещающим жестом остановил его.

– Из имущества бывшего графа, – продолжал король, – Перси получает замок, все арендованные рыцарями земли плюс все прочие пахотные земли и нижние пастбища.

Филип едва сдерживал волнение. Казалось, король согласился с их предложением! Приор украдкой взглянул на Уолерана – его лицо выражало крайнее разочарование.

Перси преклонил перед королем колена и сложил, как для молитвы, руки. Стефан накрыл их своими ладонями.

– Делаю тебя, Перси, графом Ширингом, дабы владел и пользовался ты вышеперечисленными землями и получаемыми с них доходами.

– Клянусь всеми святыми быть верным твоим вассалом и защищать тебя от любых врагов, – торжественно проговорил Хамлей.

Стефан отпустил руки Перси, и тот встал.

Король повернулся к остальным.

– Все прочие земли, принадлежавшие бывшему графу, я дарую, – он сделал паузу, глядя то на Филипа, то на Уолерана, – я дарую монастырю Кингсбриджа на строительство нового собора.

Филип с трудом удержался, чтобы от радости не закричать, – он победил! Он просто сиял от удовольствия. Уолеран был потрясен до глубины души и даже не пытался сохранить самообладание: челюсть его отвисла, глаза широко раскрылись, он уставился на короля с нескрываемым удивлением. Его взгляд переполз на Филипа. Уолеран понимал, что каким-то образом проиграл и что плодами его поражения будет пользоваться Филип, но он просто не представлял себе, как все это могло случиться.

Король между тем говорил:

– Кингсбриджский монастырь также получает неограниченное право брать на строительство собора камень из графской каменоломни и строевой лес.

У Филипа пересохло в горле. Не такой был договор! Каменоломня и лес должны принадлежать монастырю, а у Перси будет право только охотиться там. Все-таки Риган изменила условия! Теперь Перси становился владельцем собственности, а монастырь лишь получал право брать камень и строевой лес. У Филипа было всего несколько секунд, чтобы решить, не расторгнуть ли всю эту сделку.

– В случае несогласия, – продолжал король, – третейским судьей будет выступать шериф Ширинга, однако стороны сохраняют право апеллировать ко мне.

«Риган повела себя возмутительно, – размышлял Филип, – но что от этого изменилось? Соглашение дает мне почти все, что я хотел».

Король же закончил:

– Надеюсь, сей договор уже рассматривался и одобрен обеими сторонами. Времени на раздумья больше не осталось.

– Да, мой король, – сказал Перси.

Уолеран открыл было рот, чтобы возразить, ибо ничего он не одобрял, но Филип опередил его.

– Да, мой король, – произнесен.

Епископы Генри и Уолеран оба повернули головы в сторону Филипа и уставились на него. Их лица выражали полнейшее изумление, когда они поняли, что Филип, этот молоденький приор, который даже не знает, что ко двору следует являться в чистой сутане, за их спинами сумел договориться с самим королем. Минуту спустя напряжение с лица Генри спало, и он сделал вид, будто все это его весьма позабавило; так обычно поступают взрослые, проиграв «в девять камешков» сообразительному ребенку. Во взгляде же Уолерана вспыхнула злость. Филип без труда мог угадать его мысли: до Уолерана начало доходить, что главную ошибку он совершил, недооценив своего противника. Такого унижения епископ еще не испытывал. Для Филипа этот момент был платой за все: за обман, оскорбление, пренебрежение. Приор поднял голову, рискуя оказаться во власти гордыни, и бросил на Уолерана взгляд, который говорил: «В следующий раз тебе придется сильнее постараться, чтобы провести Филипа из Гуинедда».