Столпы Земли

– Ну и ну, – с опаской проговорил Том. – Лучше уж я пойду и заберу назад моего сына.

Эллен спокойно посмотрела на него.

– Подумай немного. Том. А потом – что ты собираешься делать?

Он не вполне понимал, к чему она клонит.

– Попрошу у монахов молока. Ведь они увидят, что я беден, и не откажут в милостыне.

– А потом?

– Ну, я надеюсь, они дадут мне достаточно молока, чтобы прокормить ребенка в течение трех дней, пока я не доберусь до Винчестера.

– А когда доберешься? – не унималась Эллен. – Как тогда ты будешь кормить его?

– Найду работу...

– Да ты ищешь работу с тех пор, как я тебя встретила в конце лета. – Казалось, она немного злилась на Тома. Он не мог понять за что. – У тебя нет ни денег, ни инструментов, – продолжала Эллен. – Что случится с малюткой, если и в Винчестере не окажется работы?

– Не знаю, – ответил Том. Ему было обидно, что она разговаривала с ним так резко. – Но что же мне делать – жить, как живешь ты? Я не умею охотиться на уток – я каменщик.

– Ты мог бы оставить ребенка здесь.

Том был ошеломлен:

– Оставить? Когда я только-только его нашел?

– Ты мог бы быть уверен, что малыш сыт и обогрет. И тебе не пришлось бы таскать его повсюду с собой, пока ты будешь искать работу. А когда ты что-нибудь наконец найдешь, то можешь вернуться сюда и забрать ребенка.

Всем сердцем Том противился этой идее.

– Не знаю... А что подумают монахи, когда узнают, что я бросил новорожденного?

– Они уже это знают, – раздраженно сказала Эллен. – Вопрос заключается только в том, когда ты признаешься – сейчас или через какое-то время.

– А ты думаешь, монахи знают, как ухаживать за детьми?

– Да уж не хуже тебя.

– Я не уверен.

– Однако они додумались, как можно покормить новорожденного.

Том начал понимать, что она была права. Как он ни стремился прижать к себе этот крохотный комочек, он не мог не признать, что монахи смогут лучше, чем он, позаботиться о ребенке. У него не было ни денег, ни еды, ни уверенности, что скоро ему удастся получить работу.

– Снова оставить его, – печально сказал Том. – Боюсь, мне придется это сделать. – Из своего укрытия он пристально вглядывался в маленького человечка, завернутого в подол черной сутаны. Волосы младенца были темными, как у Агнес... Да, Том принял решение, но сейчас он во все глаза глядел на своего сына, не в силах оторваться.

Пятнадцать или двадцать монахов, несущих топоры и пилы, появились на другом конце поляны. Оставаться дольше стало опасно – их могли заметить. Том и Эллен нырнули в заросли, и Том больше уже не мог видеть своего сына.

Они осторожно прокрались сквозь кустарник, а когда вышли на дорогу, со всех ног бросились прочь. Держась за руки, они пробежали триста или четыреста ярдов, на большее у Тома не хватило дыхания. Однако расстояние уже было безопасное, и они, сойдя с дороги, нашли укромное местечко для отдыха.

Они уселись на травянистом берегу речки, пестревшем пятнышками солнечного света. Том посмотрел на Эллен, которая лежала на спине, тяжело дыша; ее щеки горели, а губы улыбались ему. Ее одежда съехала, распахнувшись, и обнажила шею и холмик одной груди. Он снова любовался ее наготой, и испытываемое им вожделение было гораздо сильнее, чем чувство вины. Том наклонился было, чтобы поцеловать ее, но задержался на некоторое время, потому что она была так прелестна, что он просто не мог отвести глаз. Когда он вдруг заговорил, то от неожиданности изумился собственным словам.

– Эллен, – сказал Том, – будь моей женой.

Глава 2

I

Питер из Уорегама был прирожденным смутьяном. В этот маленький лесной скит он был переведен из главного монастыря в Кингсбридже, и нетрудно было догадаться, почему кингсбриджский приор так стремился от него избавиться. Питер был высоким, поджарым человеком лет около тридцати, обладал живым умом и пренебрежительными манерами и постоянно пребывал в состоянии праведного негодования. Когда он впервые появился среди монахов скита и отправился в поле, то принялся работать в бешеном темпе, а затем обвинил остальных в лености. Однако, к его удивлению, большинство монахов, особенно молодых, оказались в состоянии не отставать от него, и очень скоро он вконец уморился. Тогда он переключился на поиски других грехов, и его следующий выбор пал на обжорство.

Начал Питер с того, что отказался от мяса и съедал лишь половину полагающегося ему хлеба. Он пил только воду из ручья да разбавленное пиво и не притрагивался к вину. Он сделал замечание молодому здоровому монаху за то, что тот попросил добавки каши, и довел до слез юношу, который шутки ради выпил чужое вино.