Крайняя бедность этого ремесленника бросалась в глаза, хотя его жена выглядела не так уж и плохо.
– Что ж, – сказал Филип, – сейчас время обеда, и у меня в суме есть кое-что съестное, а делиться с ближними – наша святая обязанность, так что, если ты и твоя семья не побрезгуете разделить со мной трапезу, на том свете мне это зачтется, да и вам хуже не будет.
– Ты очень добр к нам, отче, – проговорил Том и взглянул на женщину. Она чуть заметно пожала плечами, затем слегка кивнула, и он, более не колеблясь, добавил: – Мы принимаем приглашение. Покорнейше тебя благодарим.
– Не меня – Бога благодарите, – не задумываясь, привычно сказал Филип.
– Благодарить надо крестьян, которые платят церковную десятину, – подала голос женщина.
«Ну и язва», – подумал Филип, но промолчал.
Они остановились на небольшой полянке, где лошадка Филипа могла пощипать пожухлую зимнюю траву. Втайне он был рад представившейся возможности отложить прибытие во дворец и хоть как-то отсрочить опасный разговор с епископом. Строитель сказал, что он тоже направляется в епископский дворец в надежде, что там требуются мастера для его ремонта или даже для каких-нибудь строительных работ. Пока они беседовали, Филип тайком изучал семейство. Женщина казалась слишком молодой, чтобы быть матерью старшего парня. Он был как теленок, большой и неуклюжий, и имел довольно глупый вид. Другой мальчик, помладше, выглядел очень странно: у него были морковного цвета волосы, белоснежная кожа и ярко-зеленые выпученные глаза. Его манера не моргая рассматривать вещи с отсутствующим выражением лица напомнила Филипу о бедном Джонни Восемь Пенсов, но, в отличие от Джонни, взгляд этого мальчика был удивительно взрослым и проницательным. И похоже, он был такой же смутьян, как и его мать. Третьим ребенком была девочка лет семи. Время от времени она начинала хныкать, и тогда отец, смотревший на нее с ласковым участием, не говоря ни слова, тихонько ее похлопывал, стараясь утешить. Было видно, что он ее просто обожал. Когда же один раз, будто случайно, он прикоснулся к своей жене и их глаза встретились, Филип заметил, что во взглядах обоих вспыхнуло взаимное влечение.
Женщина послала детей принести большие листья, которые можно было бы использовать в качестве тарелок, а Филип раскрыл свою переметную суму.
– Где находится твой монастырь, отец? – поинтересовался Том.
– В лесу. Отсюда один день пути на запад.
Женщина метнула на мужа многозначительный взгляд, а у Тома брови поползли вверх.
– Ты знаешь его? – спросил Филип.
Том почему-то выглядел смущенным.
– Должно быть, по дороге из Солсбери мы прошли недалеко от него, – ответил он.
– О да. Но он стоит в стороне от большой дороги и заметить его невозможно, если не искать специально.
– А-а, понятно, – пробормотал Том, но мысли его, казалось, были где-то совсем в другом месте.
– Скажите-ка мне вот что, – неожиданно сказал Филип, – не встретили ли вы на дороге женщину? Скорее всего, молодую... и, э-э, с младенцем?
– Нет, – ответил Том с безразличным видом, но Филип почувствовал, что это его очень интересует. – А почему ты спрашиваешь?
Филип улыбнулся:
– Могу рассказать. Вчера утром в лесу нашли ребенка и принесли в мою обитель. Он оказался мальчиком. Думаю, ему не было и дня от роду. Должно быть, ночью родился. Так что его мать, очевидно, была неподалеку от того места. В то же время и вы там были.
– Мы никого не видели, – снова сказал Том. – И что вы сделали с этим ребенком?
– Накормили его козьим молоком. Похоже, оно пришлось ему по вкусу.
И женщина, и ее муж внимательно смотрели на Филипа. «Да, – подумал он, – эта история не может не тронуть человеческое сердце». Минуту спустя Том спросил:
– И теперь вы ищете мать?
– О нет. Я просто так спросил. Если бы я ее встретил, конечно, я вернул бы ей ребенка. Но абсолютно ясно, что она сама этого не желает и постарается сделать так, чтобы ее не нашли.
– И что тогда будет с мальчиком?
– Мы вырастим его в нашей обители. Он будет сыном Божьим. Меня самого так воспитали и брата моего тоже. Наших родителей отняли у нас, когда мы были совсем маленькими, и с тех пор нашим отцом стал аббат, а нашей семьей – монахи. Они нас кормили, одевали, обували и учили грамоте.
– И вы оба стали монахами, – с оттенком иронии сказала женщина, как бы намекая на то, что монастырская добродетель в конечном счете всегда бывает движима корыстными интересами.