Я тебя никогда не забуду

Так вот, альбомы я тогда не купил – и слава богу, потому как тяжеленько бы мне было с ними нестись за Наташей по бульвару!.. Для начала я решил согласовать свой выбор в комитете комсомола – деньги были ассигнованы нешуточные, целых двести рублей. Кроме того, необходимость посоветоваться со старшими товарищами давала мне возможность еще раз убежать под благовидным предлогом с работы – а я только об этом и мечтал.

Уж больно тягостно было мне служить. Хоть наше заведение и называлось научно-исследовательским и проектно-конструкторским бюро, по сути, оно было не чем иным, как типичным советским учреждением. Я сидел в огромной круглой комнате под самой крышей, где, кроме меня, помещалось еще четырнадцать человек. Люди считали что-то на огромных ламповых калькуляторах и даже по-простецки, на счетах; строчили отчеты; заполняли огромные формы значками команд на языке программирования ФОРТРАН; проверяли простыни чертежей… А еще чаще: болтали по телефону, доставали дефицит, интриговали, бегали курить и в буфет, склочничали друг с другом… Совершенно понятно, что любая мыслительная деятельность в такой обстановке была решительно невозможна. И я пользовался малейшим поводом – пионерлагерь, стройка, даже картошка – для того, чтобы сбежать из этой удушающей атмосферы.

А теперь, спустя четверть века, глядя мысленным взором на тех ничего не производящих и никому не нужных четырнадцать человек, особенно остро понимаешь: да, конечно, социализм был обречен. Но этого никто в те дни даже представить себе не мог – не говоря уж о том, что конец наступит так скоро…

Я догнал Наташу в конце бульвара.

Рядом – ТАСС, а по другую сторону улицы – Кинотеатр повторного фильма. И церковь, где Пушкин венчался с Гончаровой. То есть тогда совсем не церковь – а филиал какого-то НИИ, там висят два огромных медных шара, меж которыми проскакивает рукотворная молния.

…Так партия и правительство пародируют Божью грозу…

Наташа замедлила шаг и оказалась совсем рядом. Она, возможно, услышала или почувствовала меня сзади, но не оглядывалась.

И я опасался ее окликнуть. Вдруг я все-таки обознался, и это не она. Вдруг своим криком я вспугну ее, и она вспорхнет, как птица… истает, растворится в снегопаде…

Я с бега перешел на шаг. На торопливый шаг, и пытался успокоить дыхание – не получалось, сердце колотилось, и морозный воздух с силой вырывался из легких.

Несмотря на то что снег съедал все звуки, она обернулась. Да, то была она. Она, она!

– Здравствуй, это я, – проговорил я слова, которыми два года назад обычно здоровался с ней.

На ее лице проявилась робкая улыбка. О, я до сих пор помню то выражение радости на ее лице!

– Ванечка… – прошептала она.

– Привет, Наталья, – выдохнул я. – Наконец-то мы с тобой встретились.

А снег все валил.

– Ты запыхался, – констатировала она, изучающе разглядывая мое лицо и фигуру.

– Бежал за тобой от метро.

– А ты все такой же.

– Хорошо сохранился?

Она покачала головой:

– Такой же романтик.

Но вот она была совсем не такой, как два года назад. Нет, прежней остались и улыбка, и темно-вишневые глаза, и черные волосы (в них запутывались крупные снежинки). Но лицо ее постарело – словно прошло не два года, а целое десятилетие. Возле губ залегла жесткая складка. Не стало румянца, и глаза слегка ввалились. И залегли под ними усталые тени. Но все равно – это была ОНА, и она была лучше, и краше, и милее любой женщины на земле.

– Как ты? – спросил я.

– В двух словах не скажешь.

– Я не тороплюсь. Скажи в трех, в пяти, в ста сорока.

– Я постарела, да?

– Просто повзрослела. Тяжело замужем живется?

Она усмехнулась:

– Нет. Легче, чем ты думаешь.

«Ужас! Опять мы говорим, как тогда, в наш последний раз. Сплошной подтекст».

– Ты в отпуске? – спросил я.

Она снова улыбнулась.

– Да, в отпуске. Боюсь, ненадолго.

– А как там? – я мотнул головой, указывая в неопределенном направлении.

– Там – это в Сирии?

– Ну, да.

– Нормально. Ты-то сам как? Не женился?

– Все жду.

– Чего ждешь-то?

– Тебя. Что тебе надоест замужем. Ты отмотаешь свои три года за границей, бросишь его и вернешься ко мне. Все равно лучше меня тебе никого не найти.

– Ах, Ванечка… – вздохнула она умудренно, но ее лицо вновь осветилось радостью. – Ты и впрямь все такой же…

– Какой?

– Торопыга.

– Я не тороплюсь. Я готов ждать тебя всю жизнь. Но не хочу терять время.