Эта сторона могилы

— Еще пять, — сказал Кости. В его голосе прозвучал вопрос, на который я не ответила вслух. Нет, я не закончила. Их было больше поблизости. Я чувствовала их.

Холод подул в теплом летнем воздухе. Не леденящий. Приятный, как поцелуй мороза на разгоряченном лихорадкой лбу. Я пригласила его подойти ближе, и приглашение было принято: прохлада охватила меня с медленной, сладостной летаргией. Она росла во мне, убеждая выпустить себя навстречу. Я не боролась с ней, а сдалась, позволяя полностью обосноваться во мне.

— Еще восемь, — почти прорычал Кости.

Я слышала его, но все же не ответила, падая в белую пустоту, которая примкнула к самой моей сердцевине. Чем больше я позволяла своему страху, горю и напряжению ускользать из меня, тем сильнее рос этот шар внутри, заменяя эти эмоции холодным блаженным небытием. Это было такое облегчение позволить своему бремени упасть к земле, где его проглатывала успокоительная белая пустота. Как я могла так долго держаться под весом этой боли? Теперь, когда она, наконец, ушла, я чувствовала, что могу летать.

Кости сказал что — то еще, но я не расслышала его на сей раз. Покой волной за волной накатывал на меня, изолируя от всего, кроме прохладной, успокоительной тишины во мне. Это было блаженство. Это была свобода. Я упивалась ими, не желая, чтобы они когда — либо кончались.

Нить протянулась в мое сознание, таща меня назад. Голос Кости звучал грубо от тревоги. Он прогнал часть красивого небытия, заменяя его беспокойством. Там, где я находилась, было так мирно и спокойно… но мне не нравилось слышать его голос таким.

Его голос раздался снова, более настойчиво на сей раз. Горе, подобное мешкам с песком, навалилось сверху, удерживая меня от той парящей освобождающей пустоты. Оно формировало путь, которому я следовала, с каждым шагом наваливая на меня каждую болезненную эмоцию, которую я отпустила прежде, но я не обернулась. Кости был в конце этой дороги. Это было важнее всего блаженного бесплодия позади меня.

Внезапно у меня был уже больше чем его голос. Его лицо маячило в нескольких дюймах от моего, темные брови сошлись в сплошную линию, пока он все громче выкрикивал мое имя, а его сильные руки трясли меня за плечи.

— Я здесь, незачем орать, — пробормотала я.

Кости закрыл на мгновение глаза, прежде чем заговорить снова.

— Ты побледнела как мел, а затем рухнула на пол. Последние десять минут я кричал твое имя, пытаясь пробудить тебя.

— О. — Я прижалась щекой к его лицу. — Прости.

Почувствовав влажность, я коснулась щеки, а затем посмотрела на розовые блестящие капельки на своих пальцах.

Слезы.

— Я плакала? — Странно. Я не помнила, что мне было грустно.

— Да, — прохрипел Кости. — Плакала и одновременно улыбалась.

Эмм. Это казалось слегка жутковатым.

— Сработало? — Я помнила, как он выпаливал числа, но не знала, по — прежнему ли те призраки здесь. Я лежала на полу крыльца, а тело Кости закрывало большинство того, что меня окружало.

— О, чертовски хорошо, — ответил он. Затем он отклонился назад, поднимая меня с собой. Остальная часть крыльца и окружающая лужайка предстали моим глазам.

Я чуть не задохнулась, когда увидела дюжины и дюжины прозрачных фигур, выстроившихся в линию вокруг нашего дома. Я едва могла разобрать все их лица — так много их парило рядом друг с другом. Боже милостивый! Выглядело все так, будто я вернулась в Новый Орлеан. Как это было возможно? Я вызвала только пять призраков в прошлый раз, когда пробовала с Владом, а ведь тогда мы были на кладбище. С ума сойти можно!

— Они — те Остатки, о которых вы, ребята, говорили? — взволнованно спросила Кира.

— Нет. — Изумление все еще сквозило в моем голосе. — Они обычные призраки.

Одна из туманных фигур подплыла ближе по лужайке на наше крыльцо.

— Кэт!

Потребовалась секунда, прежде чем неясные черты укрепились, сформировав лицо, которое я узнала.

— Привет, Фабиан, — сказала я, пытаясь разогнать его беспокойство шуткой. — Вижу, ты получил мой зов.

Он протянулся, и его пальцы прошли сквозь мою щеку.

— Твои слезы подобны нити, тянущей меня к тебе, — сказал он.

Разве не иронично? Кровь поднимала и управляла Остатками, но, возможно, слезы делали то же самое с призраками. Они, должно быть, было чем — то вроде универсального символа.

На кладбище с Владом у меня шла кровь, я была сердитой, расстроенной и печальной, но тогда я не плакала. Все же десять минут наслаждения тем спокойствием внутри меня вкупе со слезами, и теперь у меня на лужайке настоящая армия призраков.