Остров последнего злодея

– Пошел ты к… – Октябрина сбилась, не знала, куда посылать, потом как-нибудь просвещу. – Со своей экспедицией…

– Я прошу всего лишь минутку вашего внимания! – крикнул я. – Минуту! Реконструкция должна быть завершена!

Они смотрели на меня. Бешено.

– Ахлюстин, – я указал на привязанного к столбу, – он нарушил наш договор, нарушил условия игры. Он открыто выступил против своего барона, против своего фазендейро! Против меня! И, в соответствии с традициями, он должен быть наказан! Бичеванием! Сейчас он спит – для его поимки пришлось применять спецсредства. Однако скоро он очнется. И пробуждение станет для него неприятным сюрпризом.

Я достал из-за голенища плетку.

– Двадцать ударов каждый! – объявил я. – Подходите по очереди! Начнем с Потягина!

Я протянул ему плетку.

Потягин сделал было движение, но Октябрина прорычала так грозно, что он остановился.

– Так и знал, что ты ни на что не способен, – подмигнул я Потягину. – Слушаешь бабу… Слушаешь бабу – сам баба и есть! Может, тогда Урбанайтес?! А, Фома? Давай!

Я шагнул к Урбанайтесу. Тот тоже шарахнулся.

– Урбанайтес Фома – ума ни хрена! – выдал я. – Знаешь, Фома, старина Ахлюстин неоднократно о тебе отзывался самым неуважительным образом. Говорил, что ты долговязый дурень. А ты его не хочешь разочек стегануть.

– Себя стегани! – огрызнулся Фома.

– Правильно! – выкрикнула Октябрина. – Совсем одуревший!

– Ты бы вообще молчала, макака!

Я не держал на Октябрину зла, просто надо было подпустить немного грубости, подлить омерзительности в собственный образ, эх я…

– Так! – я хлопнул себя по сапогу. – Так-так! Бациллы бунта проникли в ваши неокрепшие души! Коготок увяз – всей птичке пропасть. Что ж, если вы отказываетесь выполнить свой долг, его исполню я. Я сам проучу этого негодяя! В соответствии со сценарием…

Мне было очень смешно. Глядел на их лица и с трудом сдерживался – очень хотелось смеяться. Хохотать.

Но я сдержал себя. Я взмахнул в воздухе плетью и подмигнул Октябрине.

– Бунтовщик должен быть строго наказан, – сказал я. – Иначе смысла в жизни нет. Шестьдесят плетей, это научит его уважать хозяина!

И тут я, как круглый дурачок, повернулся к ним спиной, перекидывая плетку из руки в руку.

Ждать пришлось секунд десять, не больше.

Через десять секунд меня стукнули по голове. Очень слабо стукнули, даже в глазах не помутнело. Вообще-то я специально раскидал вокруг такие небольшие обрезки от пальмовых листьев, похожие на короткие дубинки. Для пущего искушения. Видимо, ими они и воспользовались. Октябрина воспользовалась, скорее всего, треснула меня именно она.

В глазах не потемнело, но я рухнул как подкошенный. Прямо развалился, как карточный небоскреб. Лежал, закрыв глаза, раскрыв уши.

Октябрина стукнула меня еще, на этот раз по голове вообще не попала, по шее. По шее получилось больнее.

Она бы меня еще и в третий раз осчастливила, однако кто-то ее оттащил. Урбанайтес, наверное. Октябрина нечленораздельно возмущалась, крови моей требовала.

– Дайте мне его! – слышал я Октябрину. – Я ему все глаза выцарапаю!

Но вместо Октябрины на меня накинулся Потягин. С какими-то всхлипами и всхлюпами он принялся меня пинать, тоже по большей части неумело. Во всех источниках говорится, что следует пинать в область почек и печени, а Потягин лупил по ребрам и в пузо. Болезненно, но неопасно.

Минуты две пинал.

– Хватит! – подал голос Урбанайтес. – Убьете еще…

Спасибо тебе, Фома, за человеколюбие, подарю тебе осциллограф. Потягин втянул сопли и отступил.

– Бросим его в море! – принялась фантазировать Октябрина. – Нет, бросим его в термитник! В яму!

– Правильно! – согласился Потягин. – Он сравнивал тебя с коровой! Говорил, что у тебя вырос третий рог…

– У меня нет третьего рога! – взорвалась Октябрина. – У меня вообще рогов нет! И прекрати вспоминать, что рассказывал этот идиот, а то сейчас в лоб тебе закачу!

– Но это ведь не я про рог сказал…

– Замолчи, трус!

Послышался звук шлепка, видимо, Октябрина влепила Потягину пощечину.

– Это нельзя вот так оставлять!

И снова шлепок.

– Он издевался над нами неделю, – сказал Урбанайтес. – Обзывал, морил голодом, придумывал разные пакости. Перессорил нас почти. Мне кажется, он должен ответить.

Спокойно так, без истерии, даже не сказал, а сообщил. Молодец, Урбанайтес, давай, еще чуть-чуть осталось!

– Да уж конечно! Я ему все припомню! Все!