Еще через полкилометра я скис. Остановился. Боты окружили.
– Вон разошлись! – рыкнул я.
Боты разбрелись, но недалеко, метров на пятнадцать. И тут мне пришла в голову отличная идея.
– Лежать! – крикнул я.
Боты послушно легли.
Я двинул в море. Как я раньше об этом не подумал? Боты слишком тяжелые, плавать не умеют. Могут ходить по дну, а плавать нет, только топорами.
Ахлюстин что-то завопил, боты вскочили и последовали за мной, пытаясь отгородить меня от морских просторов. Я вновь на них прикрикнул. Шарахнулись в стороны. Как назло, море было мелкое, а дно остро-каменистое, я то и дело оскальзывался и удалялся от берега медленно.
Оглянулся. Ахлюстин вертел что-то над головой, солнце светило в глаза, я не заметил, что именно он там делает. Наступил на что-то колючее, еж, наверное, ногу прострелило, я ойкнул и сел. Боты заботливо протянули руки, помочь хотели, предатели. Я их расшугал и поднялся сам. Ступать на левую ногу было нельзя, прыгать по камням на одной ноге тоже. Поэтому я все-таки ступил на левую.
Больно. Завыл, как сирена. Даже как две.
Заругался. Всеми теми чудесными могучими словами, которыми ругались наши предки триста и даже четыреста лет назад.
Не знаю, то ли от моей ярости, то ли от внутренней энергии этих выражений боты расступились. И я остался один – как раненый лев в окружении кровожадных масаев.
Но я все же сделал четыре шага.
Потом в воздухе засвистело и стало больно и темно.
Глава 11
Ведьмин круг
Я победил. Хотя стоять было неудобно. Руки были закованы в кандалы и подтянуты к старому ржавому блоку. Блок, в свою очередь, накрепко крепился к столбу. К тому самому. Опять. Быть прикованным к столбу второй раз за день я не рассчитывал. Но в ошибках и в неожиданностях вся прелесть жизни, я уже говорил.
Напротив меня стояла Октябрина с граммофоном. Это тоже было довольно неожиданно.
– Осторожнее, солнышко, – сказал я, – а то еще надорвешься! Потом с шестом не сможешь прыгать! То есть с вышки. Ты же с вышки на лошади прыгаешь, это высокий спорт…
Октябрина поставила аппарат на землю.
– Ты здесь неделю проторчишь! – злобно пообещал мне Потягин.
Он тоже тут был. Все они тут, вся компания. И я. Как всегда один, как всегда против всех.
– Неделю!
Расхохотался Потягину в лицо.
– Знаешь, Виталя, – сказал я. – Ты продолжаешь оставаться жалок. Впрочем, ты всю жизнь жалок. Тебя презирают все, даже твои коллеги.
– Меня не презирают!
– Урбанайтес называл тебя червяком! А Ахлюстин… Ахлюстин слепил из навоза фигурку, написал на ней «Виталя» и повесил ее!
– Что?!
– Я не вешал фигурку из навоза с надписью «Виталя»! – заверил Ахлюстин.
Стоял со своим ковчегом, обнимал его, как первоклассник букварь. Наверное, всю ночь советовался со своим прапра – что со мной делать?
До чего дремучие все же типы, подумал я. Просто Зимбабве в шестнадцатом веке! Готовы друг друга сожрать без лука! Не, мне нужен отпуск.
– Не слушайте его! – вмешалась Октябрина. – Он же все это специально говорит! Чтобы нас поссорить! У него не язык, а жало!
– Ты мне тоже нравишься, красотуля! – я послал Октябрине воздушный поцелуй. – Ты не переживай, я на тебя зла не держу, я только на них его держу. А тебя я понимаю. Месть покинутой женщины может быть страшна…
– Какая месть? – Ахлюстин поглядел на Октябрину с подозрением.
– Ну как какая, как раньше говорилось – барин поматросил и с обрыва сбросил…
Октябрина влупила мне пощечину. Ах как хорошо!
– Надо ему рот заклеить, – хрустнул зубами сметливый Урбанайтес. – А то он нас опять всех рассорит! У меня есть лента…
– Заклей лучше свои мозги, – посоветовал я. – А то из них опилки сыплются. С такими мозгами ты, мой твердолобый Фома, всю жизнь будешь у Потягина на посылках… Пардон, шевалье, теперь у Ахлюстина на посылках, теперь он у нас в чингачгуках!
Потягин покрылся помидорными пятнами.
– Смотрите, друзья, как чудесно все изменилось за время нашего путешествия! – я окинул подчеркнуто беспечным взглядом окрестности. – Вы открыли в себе много нового! Изменились жизненные ценности! Раньше вождем и группенфюрером был Потягин, теперь он низвергнут с пьедестала, теперь самый главный – Ахлюстин! Великий Ахлюстин, справедливый Ахлюстин!
Покраснел уже Ахлюстин.
– Антон Уткин, ты просто змея, – объявила Октябрина. – Я таких еще не видела…
– Лучше называй меня как раньше, Ужиком. А я буду тебя Тяпой, первая любовь – это тебе не грабли, не ржавеет… Скажи мне, дорогуша, зачем ты тогда нарядилась обезьянкой? – не удержался я.