Передышка в Барбусе

Мрак прервал:

— Слышь, Цвигун, я слышал, ты сейчас уезжаешь?.. Коней уже оседлали?

— Да, Ваше Величество, — ответил Цвигун с поклоном. — Самых быстрых. И запрягли, и оседлали. Я полечу как ветер, чтобы как можно быстрее сообщить Светлане Золотоволосой о такой неприятности... Да что там неприятности — трагедии, беде, несчастье, ибо что могут подумать о нас, мирных куявах, мечтающих всегда жить в мире и всяческой дружбе с соседями!

Мрак прервал снова:

— Погоди, я про это почти забыл. Тцар, как наёмник, знает, на какую работу идёт. Так что я мог бы смыться в огородники, там безопаснее. Нет, я всё понимаю... Это была какая-то дурость. И не самой Светланы, а кого-то из её подручных. Распустила она их... Сам знаю, так как и сам своих распустил. Но ты ей расскажи...

Цвигун ответил горячо:

— Ваше Величество, сразу же!.. Даже не отряхнув дорожную пыль.

Мрак прищурился.

— Но ты ж прибудешь в полночь!

— Ее Величество ложится поздно, — ответил Цвигун твёрдо. — В полночь обычно держит совет с самыми близкими. А если кто ожидал, что на троне слабая молодая женщина...

— Да-да, — сказал Мрак поспешно, — тот здорово, даже смертельно ошибся. Это не женщина, а железо! Ладно, я послушаю, что ты там скажешь.

Цвигун замолчал, Мрак ощутил на себе взгляд его внимательных глаз.

— Вы... послушаете?

— Да, — ответил Мрак небрежно.

— Но... как?

— Я тцар или не тцар?

— Да, вы доблестный и мудрый тцар...

— Мудрый находит пути, — ответил Мрак небрежно. — Ты мне подсказал хар-р-рошую мысль. Там повидаемся. И договорим.

Он сделал небрежный жест пальчиком, отпуская или, как говорят, заканчивая аудиенцию. Цвигун поклонился, отступил, ещё раз поклонился. Глаза оставались внимательные и вопрошающие, но спрашивать ничего не стал, затерялся в толпе, а потом Мрак видел его выходящим из зала.

Мрак повернулся к начальнику дворцовой стражи.

— Аспард, — сказал он задумчиво, — ты как, хочешь поговорить о звёздах?

Лицо Аспарда перекосилось, побледнело. Он отпрыгнул бы, если бы посмел, вместо этого лишь отодвинулся.

— Н-н-нет, Ваше Величество, — пролепетал он. — Это для меня слишком высоко.

— Ага, — сказал Мрак, — ну ладно, возьмём пониже. Тогда расскажи, что такое Заур.

Аспард помолчал, потом взглянул осторожно, опасливо, словно зверёк из норы.

— Да, — сказал он тихонько, — ниже уж некуда. Заур — это... Заур. Неизвестно, человек ли он вообще. Дело в том, что его уже казнили десятки раз в разных королевствах, но он всё ещё жив, и не просто жив, а у него армия, что может поспорить с армией Его Величества... Нет, не в открытом бою, но эти ночные головорезы с ножами за пазухой тоже стоят немалого. Он жесток, свиреп. Если его люди оставляют после себя ограбленных, изнасилованных, искалеченных, то он живых не оставляет. Пытки, которые он придумывает для своих жертв, превосходят всякое воображение... У самых закалённых солдат стынет кровь, когда видят жертвы его утех. Мрак подумал, уточнил:

— Его именно казнили десятки раз или же убивали?

Аспард удивился:

— А есть разница?.. Простите, Ваше Величество!

— Есть, — ответил Мрак. — Большая.

Аспард смотрел вопрошающими глазами, но Мрак отвёл взгляд в сторону. К примеру, на оборотне даже смертельные раны заживают быстро. Его могли посчитать убитым, уйти, а он превратился в волка, заживил на себе все раны и потихоньку уполз. Если же казнили, то он мог висеть в петле или на крюке до тех пор, пока вороны не выклюют глаза, а волки не растащат даже кости. Тогда уже не оживёшь, не оживёшь...

Жаба прыгнула с ложа, он успел поймать на лету и держал за туловище на вытянутых руках. Она дрыгала всеми четырьмя, извивалась, пыталась дотянуться, изо всех сил тянула шею, длинный раздвоенный язык со свистом рассекал воздух.

— Да люблю я тебя, — заявил Мрак. — Люблю!.. Только тебя. Ну, ещё и Кузю, конечно. Брысь!

Он швырнул её на ложе, Хрюндя кувыркнулась, и через мгновение он покачнулся от мощного толчка. Жаба уже сидела на нём, торопливо и задыхаясь от неслыханного счастья облизывала, топталась по голове, вдыхала родной запах, пищала счастливо.

Мрак терпел, только закрывал глаза, когда она облизывала ему лицо. День прошёл как-то бестолково. И без деяний. Почти так, как он и хотел: ел, пил, лежал на ложе, изволил позволить себя искупать, помассажировать, натереть маслами, ублажить, почесать, но всё равно оставалось какое-то неприятное ощущение, пока не вспомнил, что армии задолжали жалованье уже за два месяца, а он сдуру пообещал до завтра что-то да придумать.