Труба Иерихона

Коломиец все еще упрямо качал головой. Сказбуш кашлянул, привлекая внимание, сказал нейтральным голосом, но предостерегающе:

Виктор Александрович говорит для нас. Для внутреннего потребления, так сказать. Его идеи нельзя в массы... в таком вот виде. Слишком радикальны для простого населения... А вот мы можем подать в нужной обертке. Даже запустить в действие, а самим дистанцироваться от них, если хотите.

Коломиец фыркнул:

Будто никто не догадается!

Это другое дело, сказал Сказбуш спокойно. Все секретные службы убивают своих политических противников... как у себя, так и в других странах, но ни одна страна не берёт на себя ответственность! Вот и мы не будем брать. Тем более, что такую массовую работу нам самим не охватить. Придётся перенацеливать разные террористические группы за рубежом. Если такое решение, естественно, будет принято.

Все оглянулись на президента. Кречет сидел во главе стола массивный, как утёс на Волге, неподвижный. Побитое оспой лицо было каменным, без выражения, только глаза нехорошо блестели.

Глава 10

Из душевой Дмитрий вышел с пупырчатой, как у жабы, кожей. Мышцы ныли от недавних перегрузок, а ноги тащились где-то далеко сзади.

Дверца шкафчика с готовностью распахнулась, гордо показывая как рабочие костюмы десантника, так и парадный со знаками различия майора после операции «Байкал» он прыгнул через звание.

Не хвастай, сказал шкафу Дмитрий. Нехорошо...

Руки жадно сорвали с плечиков обычную рубашку-джинсовку и такие же неприметные брюки.

Последние две недели его усиленно готовили к операциям в странах Востока. Еще не знал, где и что предстоит выполнять, но от него требовали углубленное знание языка, местных обычаев, последних толкований Корана, даже местных блюд. Меньше всего уделялось рукопашной или владению оружием. Он не знал, гордиться или печалиться: то ли считали достаточно крутым, то ли действовать предстояло в мирной обстановке.

Это он сам сегодня поизнурял себя в схватке с тремя противниками, а потом ещё и пробежал десять километров с полным набором десантника, обвешанный как грузовой осёл. В памяти слишком свежо, что он ушёл на последнее задание в составе элитнейшей группы, а вернулся один... И хотя задание выполнено, но ребята сложили головы там, в проклятой Империи Зла...

Когда вышел, заметил у дверей штаба двух крепких парней, широкомордых, с небольшими животиками и толстыми задницами. Настроение испортилось сразу. Второй месяц в их учебный центр присылают, кто бы подумал, «позвоночников»! Раньше только в военные академии их пихали, чертовых генеральских сынков, а теперь в Генштабе сообразили, что еще престижнее отдать сынка в такую вот элитную спецчасть. Малость потрётся, а потом всю жизнь можно козырять, что служил и действовал в таких местах, о которых раньше чем через сто лет и упоминать нельзя, вот так-то!

Зато учёба в таком центре открывает двери к званиям и должностям надежнее, чем красный диплом Военной академии. Руководство Центра готово застрелиться: эти генеральские сынки даже на пушечное мясо не годятся, все испортят и перегадят... К счастью, кто-то из умных голов посоветовал сформировать из них отделение для парадов и гонять по плацу, гонять до бесконечности, шлифуя выправку.

У него теперь был свой джип, старый и неказистый, но с усиленным мотором, встроенные чипы следят за тормозами и подачей топлива... так что около часа нёсся по прямому шоссе, превышая все ограничения скорости, наконец эстакада, развязка, оттуда ещё минут пятнадцать уже не такой гонки, знакомый переулок, вывески сменили, но стена облупилась ещё больше...

В гастрономе купил молока, полголовки сыра, хлеба. Филиппа три дня как выписали из госпиталя, но этот псих недобитый всё ещё стесняется выходить на улицу. Придурок. Ему пластическую операцию сделали, ещё краше стал! А если бы оставили таким, какой есть, обгорелый как головешка, то бабы за ним бы косяком ходили! Это же Россия, чудак. Героев всё ещё любят, мальчишки ими гордятся. Шрамы не портят мужчину, а всё ещё украшают!

Лифт поднимался медленно, скрипел, раскачивался, как грязный галстук на шее бомжа. Сквозь сетку Дмитрий увидел новенькую дверь, обитую чуть ли не кожей, удивился, приготовился к неожиданностям.

Дверь открыл сам Филипп. Сильно исхудавший, совсем не тот брызжущий здоровьем здоровяк с румянцем во всю щеку, растущим животиком и складками на боках. Глаза страдальческие.