Труба Иерихона

Дорогой Степан Бандерович, проговорил я, тем самым прервав его журчание, вы можете представить себе, что с гранатами под танк бросится человек за идею раскрепощённой сексуальности, свободы ходить без лифчика или право употреблять матерные слова в печати? А вот за свободу, независимость, право голоса, за коммунизм, фашизм или папизм дело другое.

А что хорошего в этом бросании под танк? Лучше бы научить попадать по нему из гранатомета!

Вот только с трудом представляю, продолжил я, будто и не слыша, что кто-то готов пожертвовать жизнью за демократию. За коммунизм могу представить, не везде ещё в нём разочаровались, уже с трудом могу представить, как жертвуют за идею поставить во главе всемирного правительства Папу Римского, уже гораздо легче представить себе непримиримых борцов за торжество ислама...

Вы не ответили, напомнил Коломиец сварливо.

Пожалуйста! Рейтинг идей цена, которую за них готовы заплатить. Выше ценности жизни уже ничего нет. Но если за что-то готовы отдать жизнь... И не надо про продажных генералов, о забрасывании трупами и прочие приемчики, которыми любую дискуссию можно увести в сторону. Мы говорим о ценности идей. О ценности идей, за которые человек сам, добровольно, без принуждения отдаст жизнь. Никакой продажный генерал не требовал, чтобы Матросов бросился на дзот!

А общественное мнение? напомнил он.

А что мнение? Плюй на все мнения и береги здоровье. Будут ли юсовцы ездить со своей пропагандой по планете, если их станут убивать? Не идею, её убить невозможно, но самих носителей идеи? Если юсовцы по-прежнему поедут в Африку и арабские страны, где их убивают, и будут настойчиво убеждать в правоте своих идей, то... несмотря на их гибель, идеи лишь станут прочнее. Идеям нужна кровь праведников. Но если юсовцы отступят... самое слабое место в их образе жизни сверхценность жизни отдельных существ, то для каждого обнаружится гнилость самой идеи. А они отступят!

Он пожал плечами:

Конечно, отступят. Но мы от этого варварами быть не перестанем.

Это лишь вопрос терминов, поправил я. На самом деле варвары это они. А мы культура.

Глава 22

Солнце опустилось за край зубчатой стены. Я вышел усталый, как лошадь после скачки. Небо стало нежно-лиловым, каким бывает перед наступлением темноты.

Володя вырулил на Красную площадь, понесся через центр, сейчас никаких пробок, кое-кто уже ложится спать. Когда машина подкатила к подъезду моего дома, на небе высыпали звезды.

Пожалуй, предложил Володя, я провожу вас до квартиры...

Я отмахнулся:

Я не каратэка и не тэнвондист. Это они панически боятся получить в зубы. Ладно, один раз живём...

Консьержка проводила меня блестящими глазами. Все уже знают, что за мной приезжает машина с кремлёвскими номерами!

Я поднялся на лифте, привычно сунул ключ в замочную скважину. С той стороны в дверь бухнуло так, что та выгнулась, как плёнка мыльного пузыря, затем заскреблось: ну что же ты такой неповоротливый, уже час топчешься, скорее же открывай, ну не могу я больше без тебя, я же соскучилась без тебя, я же умираю без тебя, мне же горько и страшно без тебя, я ж еле-еле дождалась...

Я придержал дверь, а то сшибёт, Хрюка выметнулась, как лев в прыжке на бизона, я кое-как отодрал её от груди, уже весь исцелованный и истоптанный:

Погоди!.. Ну погоди, давай зайдём в квартиру...

Захлопнул дверь, пошёл было на кухню, но вовремя вспомнил о новых обязанностях, вернулся и отключил сигнализацию. В первые дни забывал, а через две минуты в квартиру врывались черепашки-ниндзи, такими эти ребята кажутся из-за вздутых бронежилетов. Только вместо мечей десантные автоматы... И всякий раз штраф за ложный вызов.

Хрюка металась, толкала налитым, как у спецназовца, телом, сбегала на кухню и постучала по пустой мисочке.

Худеть надо, сказал я укоряюще. Все говорят, что ты толстая.

Но налил и воды, и сыпанул в другую миску сухого корма.

Вот сейчас выпью кофе, объяснил я, и пойдём гулять. Извини, без кофе я не человек. Погоди чуть, потерпи.

На кухне противно капает вода, словно по мозгам стучит. Значит, я успел проголодаться, как волк весной, сытый я все эти житейские мелочи не замечаю. Печь послушно пыхнула синеватым огоньком. Я набирал воду в джезву, и тут в прихожей резко зазвенел телефон.

Чертыхнувшись, все же устроил посудину с водой на огонь, отправился к орущему аппарату:

Алло!

Из трубки донесся тихий смешок: