Труба Иерихона

На каждый взрыв в России, сказано вот сейчас, будет взрыв впятеро мощнее на территории противника. Если эти дети гор думают, что их будут ловить по всему миру, а потом, если ещё схватят, пять лет искать стопроцентные и неопровержимые доказательства причастности к взрыву, то они несколько просчитались. Вы дети гор, а мы дети леса. И наш волчий оскал ещё не потеряли...

Десантный вертолёт уже стоял на окраине, раскорячившись на прочных лапах. В синем небе мелькали тёмные точки: боевые вертолеты на всякий случай прочёсывали окрестности. Если кто ушёл пасти коз или собирать хворост, пусть и он ответит за взрыв рязанского поезда.

Шпак у вертолета оглянулся, процедил:

Надеюсь, доблестные ребята из Народно-Освободительной Армии намёк поймут.

Лейтенант крикнул из чрева вертолета:

Шейх в Гарварде учился!.. Может и не понять.

Повторим, ответил Шпак зло. Хватит играть в подставление щёк... Я уже не христианин! Не мусульманин, правда, но уже и не этот... которой возлюбливает врага своего. Хрен я его буду возлюбливать! Пора повернуться к миру азиатской рожей!

Глава 29

Ночное небо черно, без единой звездочки. Машина резво мчалась по мокрому от дождя асфальту, колеса подминали перевернутый город с его освещенными домами, рекламами, фонарями.

Олейник не мог отделаться от странного ощущения, что едут в самом деле по толстому стеклу, а под ним город, особый, ночной. Тряхнул головой, проверил автомат на коленях, шлепнул себя сзади по пристегнутой кобуре скрытого ношения. Привычные действия вернули к реальности.

Водитель по его знаку остановил машину на въезде на Манежную площадь, огляделся. Полночь, в лужах и на мокром тротуаре отражаются огни фонарей. Небо без звёзд, тёмное, чёрное, словно вывернутый наизнанку угольный мешок.

Перед массивным зданием казино площадь забита до отказа дорогими машинами. Здесь обычно паркуются осторожно, тесно, дверь не удаётся открыть полностью, даже тузы и банковские воротилы выскальзывают бочком, словно одноглазые камбалы.

Зато перед самым входом оставлена площадка метров в полсотни. Если везде серый асфальт, то здесь под ногами широкие цветные плиты, празднично, чисто. Крепкие ребята прогуливаются вдоль всего квартала, посматривают. Свобода свободой, но ни один панк, металлист или бомж не устроится на тротуаре пообедать или почистить ноздри. Крепкие ребята несут свою службу по духу... черт, как бы это сказать... а не по форме, за что Олейник ставил им немалый плюсик.

Он выпрыгнул из машины легко, хотя ещё вчера ночью просыпался от боли в старых ранах. В Крыму их не чувствовал, но здесь, в сумрачном московском климате, при каждой перемене погоды, к добру или к худу, всякий раз вспоминает ту красочную прогулку юсовских коммандос по крымской земле...

Вчера была плохая погода, а сейчас... Он взглянул на низкое, затянутое тучами небо, по-волчьи улыбнулся: ещё хуже! Серый дождик хорошо. Даже покурить не выходят на улицу эти тузы преступного мира...

Впрочем, что он все меряет на свой аршин? Это его бы поперли в шею курить на задний двор, где багор на красном щите и грязный ящик с песком под этим щитом. Им неважно, что он майор внутренних войск, для них и генералы не дороже лакеев. А вот они тузы, на то и тузы, что дымят в обе ноздри хоть за столом, хоть в спальне министра.

Какой бы охраной этот Вася Пупкин... или как его там, Гогик Дербентский, ни окружил себя, сейчас его не спасут ни громилы, ни продажная милиция. Впрочем, не вся она продажная... Вон им придана группа милиционеров, которые готовы грызть гадов живыми, таких ребят ничем не купишь...

Начали, велел он. Лещук, Мысько со мной. Остальные по плану.

Из трёх автомобилей посыпались, как горох, раздутые от бронежилетов фигуры в защитных комбинезонах. Чёрные маски делали их похожими то ли на террористов, то ли вовсе на инопланетян. Согнувшись, быстро побежали вдоль стены.

Сам Олейник направился прямо к входу в казино. Не оглядываясь, он знал, что сейчас по всей территории хватают и вяжут охрану. Кто сопротивляется, тот получит так, что очнется в больнице, но таких идиотов остаётся все меньше и меньше. Сами падают на асфальт, боятся даже дышать. Знают, что виноваты уже тем, что пошли в охрану, а не крутить гайки на заводы.

Перед дверью стоял массивный мужик в расшитом мундире, похожий на опереточного генерала царских времен. Да и борода у него веником до середины груди, а там толстые золотые шнуры толщиной с цыганский кнут.