Комбатант

Швырнув книгу на стол, Ламорисьер шумно отдувался. Потом, сграбастав за ворот здоровенной лапищей поникшего анархиста, вздёрнул его со стула, притянул к себе и обманчиво мирным голосом сообщил:

— Вообще-то я уважаю идейных, я сам, можно сказать, идейный, только идеи у меня малость попроще: всякая сволочь вроде тебя должна обретаться в тюрьме и на каторге, при этом испытывая максимальные неудобства… Я тебя больше и пальцем не трону, птенчик, я вообще не буду с тобой разговаривать, а передам тебя господам из уголовной полиции. Потому что дело твоё насквозь уголовное: соучастие в убийстве агента бригады по розыску анархистов. То, что соучастие было, доказать — раз плюнуть, и Лябурб, чтобы самому не загреметь за решётку, на тебя даст обширнейшие показания, и прочие циркачи… Доказать, что ты был сообщником убийц — раз плюнуть. Каторга обеспечена. А на каторге тебе станет совсем весело… У меня есть знакомства в Министерстве юстиции и тюремном ведомстве. В лепешку разобьюсь, а устрою, чтобы тебя содержали не с подобными тебе политиканами, вообще не с белыми, а с марокканцами и прочими черномазыми. Ты уже, я так понимаю, достаточно потёрся среди анархистов, не мог не слышать краем уха о каторжных порядках… Этот черномазый сброд очень пылкий, помешан на сексуальных забавах… а женщин там не имеется, вот они и приходуют друг друга в ротик и задик… Соображаешь, идейная свинья? — Он разжал пальцы, отступил на полшага, хмыкнул, звонко похлопал молодого анархиста по щеке. — Что с тобой будет, когда окажешься в бараке с парой десятков черномазых скотов? Они тебя быстренько на четвереньки поставят… Богом клянусь и маменькой, что так и устрою. И будешь ты не стенающим в буржуазном узилище идейным борцом, а покладистой белой девочкой для грязных марокканцев и вонючих негров. А поскольку этот сброд о медицине имеет самые зачаточные представления, то сифилис среди них распространён так же, как алкоголизм среди богемы. Я специально интересовался у докторов, почитал кое-какие медицинские труды. Сейчас я тебе растолкую, как будут выглядеть твоя задница и ротик уже через годик. По-научному эти опухоли называются «кондиломы» и более всего напоминают цветную капусту… Ты видел цветную капусту?

Вновь взяв анархиста за ворот, похохатывая, самым насмешливым и пренебрежительным тоном он принялся расписывать то печальное зрелище, в какое превращаются пораженные сифилисом вышеназванные части тела. Лекция, надо сказать, была весьма даже неаппетитная — но воздействие своё не могла не оказать. Бестужев видел, как побледнел арестант, как он изо всех сил пытается сохранять гордое самообладание, но получалось это у него плохо. «Вив ля Франс! — мысленно воскликнул Бестужев. — Умеют они здесь работать с политическими, душа радуется… жаль, не перенять нам сей полезный опыт, и надеяться нечего…»

— Ну? — осведомился Ламорисьер с интересом, выпустив Арну и отступая на шаг. — Хрюкни что-нибудь, свинья, а то я один пою арии наподобие Кристины Нильсон, у меня уже в глотке пересохло… Ну?

— Вы не посмеете… — пробормотал Арну, несомненно, ничуть не обрадованный открывшимися перед ним безрадостными перспективами.

— В самом деле? — захохотал Ламорисьер. — Интересно, с какой стати не посмею? Кто мне помешает? Я эту штуку уже проделал с Грамену-Соловьем, и с господином Ламбером Дюруа, и с прекрасно тебе, должно быть, знакомым Пелитри… Прекрасно проскакивало. Быть может, тебе и удастся потом отослать весточку с каторги, быть может, публика будет тебе и сочувствовать и чувствительные дамы ужаснутся… Только чем это тебе поможет, если к тому времени твоя задница будет напоминать грядку с цветной капустой? — он помолчал, потом продолжал едва ли не сочувственно: — Твоя беда в том, малыш, что ты — мелкий. Понимаешь? Ты мелкая сошка, у тебя нет ни известного имени, ни политического веса. С фигурами крупными так, конечно, поступать опасно, либералы и пресса поднимут визг до небес, господа из парламента развоняются… А вот с мошкой вроде тебя и не такое пролезет без всякого для нас ущерба… Или я не прав? Ну скажи мне, что я не прав! Только, я тебя умоляю, аргументированно! Молчишь, марокканская мадемуазель? И правильно молчишь, крыть тебе нечем. Не будем откладывать развлечение до каторги, я уже сегодня позабочусь, чтобы тебе в тюрьме подыскали соответствующую камеру — с теми самыми озабоченными черномазыми… — И он, вульгарно хихикая, похлопал Арну пониже спины. — Весёленькая у тебя будет брачная ночь… — Он отступил ещё на шаг, скрестил руки на груди и произнёс уже совершенно деловым тоном: — Ну, хватит. Некогда мне с тобой забавляться. Гравашоль с дружками гуляет на свободе, нам попался ты один, вот и придётся на тебе отыграться. Поскольку никакой пользы от тебя не предвидится. Так что отправляйся-ка ты к паршивым марокканцам, осваивать новые сексуальные впечатления… Ну зачем ты мне? — Он отвернулся, махнул рукой и безразличным тоном произнёс: — Рауль, кликни жандармов, пусть посадят его в «салатницу» и отвезут куда следует. Я приеду в тюрьму через часок и за бутылочкой потолкую с моим старым приятелем Буаси, уже не раз оказывавшим подобные пикантные услуги… Что вы стоите? Уберите эту свинью, она мне ни к чему…