132  

Засядько подошел к Сержу, пнул ногой:

– Поднимайся, тварь! Ты хотел вызвать меня на дуэль, князек? Обнажай шпагу прямо сейчас.

Он нарочито сделал голос грубым, наглым, злым. Как намеренно сломал руку помощнику князя Сержа. Еще дед его учил отделываться малой кровью, чтобы не проливать большую. Вежливый разговор привел бы неизбежно к дуэли и большей крови.

Примчался городовой, засвистел на ходу. За ним тяжело притопали два околоточных. Засядько небрежно помахал им рукой:

– Все спокойно. Эти господа просто столкнулись друг с другом. Когда спешили на скачки.

– На скачки? – вытаращил глаза городовой. – Какие скачки?

– На следующей неделе начнутся, – объяснил Засядько любезно. – Они спешили занять места.

Он перешагнул через Сержа, наступив ему на пальцы, и так, чтобы тот видел, что озверелый казак наступил нарочно, пошел по лестнице к дверям.

Нагнать страху, напомнил он себе старое казачье правило. Ошеломить, растоптать сразу. Пусть видят, что он – зверь, которому не писаны правила благородных ссор. Пусть верят, что он спокойно перешагнет даже через трупы, если дорога ведет к победе. Впрочем, все победители в этом мире бредут к цели по колено в крови. Его противников может отрезвить только то, что этими трупами могут оказаться они сами!

Была глубокая ночь, когда на втором поверхе особняка Грессеров неслышно распахнулось окно. Засядько скорее ощутил, чем увидел, как вниз упала толстая веревка из связанных простыней. В слабом лунном свете, что изредка прорывался сквозь ночные тучи, мелькнуло белое платье.

Когда Оля, бледная и трепещущая, но с решительным лицом, спускалась по этой лестнице, ее обхватили сильные руки, знакомый голос прошептал:

– Я люблю тебя, мой кузнечик.

Она прильнула к его широкой груди. Ночь качнулась и поплыла, за ноги задевали ветви, а он нес ее на руках, не давая замочить ноги о росу. Потом вблизи всхрапнул конь. Те же сильные руки посадили ее на коня, сам Засядько вскочил в седло, ее держал в объятиях, одновременно управляя конем.

Ехали шагом, потом Засядько вздохнул и пустил коня рысью. В церкви уже наверняка ждут Мартынов и Ренат, его доверенные офицеры.

Она прошептала, зарывшись лицом в его грудь:

– Я сумасшедшая, верно?

– Это весь мир сумасшедший, – ответил он нежно. – Они все живут в тесной клетке, которую соорудили для себя сами.

– Я тебя люблю… Вот уже семнадцать лет люблю.

Конь, чувствуя свежесть ночи, сам перешел в галоп, помчался сквозь ночь, что отозвалась гулким стуком копыт. Засядько ощутил, как по спине пополз холодок:

– Гадалка…

– Что? – встревожилась Оля.

– Да нет, мой мотылек, ничего… Когда-то мне предсказали, что… словом, будем жить долго и счастливо и умрем в один день, все как в сказке, потому я и не поверил, смеялись с друзьями, но гадалка еще сказала, что ты будешь любить меня намного дольше… Этого сама гадалка понять не могла, но клялась, что карты говорят именно так…

Она тихо смеялась:

– Что тебе нагадала еще?

Ветер развевал прядь ее волос, щекотал его по лицу. Он поцеловал ее в макушку:

– Не скажу.

– Почему?

– Упадешь с коня.

– Противный! Скажи немедленно.

Он прислушался, показалось или в самом деле слышится далекий стук копыт? Ночь тиха, справа тянется поле, слева темнеет стена леса, заслоняя беззвездное небо.

– Она сказала… Только держись крепче!

Оля послушно прижалась всем телом, крепко обхватила и так сжала, что он охнул:

– Ого! У нас должны родиться великаны.

– Это сказала гадалка?

– Гм… Она сообщила, что у нас их будет восьмеро.

Оля ахнула и в самом деле едва не упала с коня. Он прижал ее к груди, ее плечи тряслись. Он с тревогой заглянул в ее лицо, увидел блестящие глаза и прикушенную губу. Понял, что Оля вздрагивает от попыток удержать хохот.

– Что с тобой? – спросил он.

– Во…сьме…ро? – переспросила она, давясь смехом.

– Все мальчики, – подтвердил он убитым голосом. – Зададут тебе хлопот! Восемь здоровых жеребят вообще дом разнесут…

Она хохотала так, что всхлипывала и хваталась за него, чтобы не сползти с коня. Теперь Засядько уже ясно слышал стук множества копыт. Их то ли увидели, то ли поняли, куда скачут, и грохот подков по твердой земле становился все громче.

Он прижал ее крепче, а конь, словно ощутив опасность, понесся стрелой. Холодный ветер свистел в ушах. Под ним был огромный могучий жеребец, свирепый и быстрый, такой сам бросается на противника, бьет копытами и рвет зубами, но при всей своей мощи не сможет долго нестись галопом с двумя всадниками на спине.

  132  
×
×