Золотая шпага

– Трактиры, – сказал Засядько полувопросительно, – заведения в Италии веселые – вино и девушки… Ты за этим?

Аркадий застенчиво улыбнулся, показывая мелкие больные зубы.

– Нет… Пить я не люблю. У меня потом голова болит. Я лучше пройдусь по музеям, древним дворцам, посмотрю памятники.

Александр огляделся по сторонам.

– Здесь каждый дом – музей, дворец или исторический памятник. Сама площадь Пьяцца дель Дуомо – история. Вон там видны стены, сложенные еще римлянами… Слева – церковь Сан-Лоренцо-Маджоре, ее построили в четвертом веке после Рождества Христова…

– Откуда ты все знаешь? – удивился Аркадий. – Ты здесь жил? Или бывал?

– И жил, и бывал. В воображении.

Аркадий сначала смотрел оторопело, потом понял и рассмеялся:

– Здорово! Переносился на крыльях мечты. Ты любишь сказки?

Засядько ответил уклончиво:

– Для меня любое явление природы – сказка и лучшая в мире поэзия. А самые любимые сборники поэзии – разные энциклопедии и справочная литература…

– Неужто ты такой сухарь? – испугался Аркадий.

– Разве не видно?

Аркадий окинул поручика пристальным взглядом. Тот был почти на голову выше. Он выглядел как гора, как скатанная в узел молния. А в движениях он был как огненный конь в бешеной скачке, полный сил. Мускулы его двигались как удавы под темной от солнца кожей. Белые зубы блестели в усмешке, но в темных глазах всегда проскальзывали искорки грозы.

– Красивый ты, черт, – сказал он завистливо. – Итальянки с ума по тебе сходить будут. Представляю, сколько детей начнет говорить по-украински!

Засядько засмеялся. На груди под мундиром лежало письмо от Кэт. От него еще пахло тонкими французскими духами, но ему казалось, что пахнут ее волосы, ее кожа. Она писала, что идут дожди, балы все такие неинтересные, все серо и скучно. Она долго думала, почему вдруг так, пока не поняла, что серо и тоскливо стало после его отъезда, и теперь для нее всегда будут идти дожди и дуть холодный ветер, пока он не вернется и не схватит ее в свои хищные объятия.

– У меня есть своя итальянка, – сказал он торжественно. – И никакие женщины мира…

– Откуда? – загорелся Аркадий. – Из Венеции? Там очень красивые женщины.

– Моя Венеция – дома. Как и вся Италия.

Они выехали на широкую улицу, и тут Аркадий внезапно остановил коня. Засядько нетерпеливо кивнул. Дескать, поехали, здесь нет ничего достойного внимания. Залитая солнцем пыльная улица, полуразрушенные дома, о ремонте которых давно никто не заботился, на стертых ступеньках сидит молодой итальянец с гитарой на коленях. Небрежно перебирая струны, поет. Томно, проникновенно, полузакрыв глаза. Ресницы длинные и густые, как у женщины.

Аркадий зачарованно смотрел на уличного певца. Тот был одет в лохмотья. Правда, выглядели они на нем как одеяние вельможи. Певец сидел в небрежной позе. Ему было явно безразлично, смотрит кто на него или нет. Он наверняка пел и играл для собственного удовольствия.

– Поехали, – сказал Засядько нетерпеливо.

– Да ты только посмотри на него! В тряпках, а держится как принц, – сказал Аркадий восхищенно. – А как поет, как поет! Действительно, Италия – страна певцов и музыкантов.

И нехотя пустил коня вслед за Александром. Засядько ехал с каменным лицом. Песня уличного музыканта ему понравилась, однако у молодого поручика имелись и свои соображения. Он не хотел высказывать их сыну фельдмаршала, чтобы не портить тому очарования.

Через несколько минут им попалась бегущая группа возбужденных людей. Они гнались за каретой, что-то восторженно кричали. Некоторые потрясали листками бумаги.

– Что случилось? – спросил Засядько у одного из бе­гущих.

– Проехал великий Мадзони!

– Все понятно, – кивнул Александр и пустил коня в галоп.

Аркадий, не понявший ни слова по-итальянски, догнал его и поинтересовался:

– Чего это они?

– Проехал великий Мадзони, – ответил Засядько со злой улыбкой.

– Кто это?

– Дирижер. Ставит «Лодоиску» Керубини.

– А-а-а… – протянул разочарованно Аркадий. – А я думал, что по крайней мере сам Керубини… Кстати, где он? Может быть, мы и его увидим?

– Если приедем в Париж. Он сейчас там. Сочиняет музыку для революционных праздников и траурных церемоний.

– А оперы?

– Лучшие оперы он написал здесь, – ответил Засядько, невольно демонстрируя свою музыкальную эрудицию, – «Элиза», «Медея»…

Аркадий хлопнул ладонью коня по шее и расхохотался.