Золотая шпага

Александр повернулся к третьему, последнему, улыбнулся нехорошо и поднял саблю. Тот дрогнул, отступил. Только что их было трое против одного, трое сильных и умелых, но двое уже убиты с той легкостью, будто сражались с бессмертным демоном.

– Я сдаюсь! – вскрикнул офицер торопливо и протянул саблю эфесом вперед.

Засядько взял, небрежно швырнул себе за спину к дверям. Там послышались голоса русских гренадеров. Афонин выругался, но успел поймать саблю на лету.

– Уведи пленного, – велел Засядько.

– А эти? – спросил Афонин, указывая на плавающие в крови трупы.

Засядько отмахнулся:

– Черт с ними. Пусть хозяева сами убирают.

Из глубины комнаты донесся старческий голос:

– Я благодарю великодушного русского офицера… Конечно, мы уберем сами… Все, чем можем отблагодарить…

В глубоком кресле, едва видимый из-за высоких подлокотников, сидел глубокий старик. Из-за спинки выглядывала девчушка лет пяти, у нее были живые глаза, смышленое личико. А в углу высокий мужчина хлопотал над плачущей женщиной. Когда он обернулся, Александр ахнул, дернулся, словно получил неожиданный удар в живот.

Это был Грессер, располневший, с нездоровой желтой кожей, впавшим ртом. А когда плачущая женщина отняла ладони от лица, Александр узнал Кэт. Она тоже пополнела, но лицо ее еще оставалось свежим, только у рта залегли скорбные морщинки. Лицо ее было мокрым от слез, губы распухли. Александр заметил, что платье ее было разорвано на груди, а на щеке пламенели отпечатки толстых пальцев.

Появились слуги, запричитали, начали уволакивать трупы, вытирать кровь, захлопотали вокруг хозяина. Александр пошел к дверям, на сердце была такая горечь, что не мог остаться и разговаривать с людьми, один из которых предал, а второй сделал все, чтобы склонить к такому предательству и потом упиваться победой.

На пороге он ощутил, что его дергают сзади за полу. Девчушка смотрела снизу вверх серьезно и по-взрослому мудро. У нее были глаза Кэт, только серые, а в волосах как огонек пламенел оранжевый бантик. Она спросила требовательно:

– А почему ты уходишь?

– У меня солдаты, – ответил он. – Надо о них позаботиться.

Она подумала, морща курносый носик:

– А кто заботится о тебе?

– Я сам, – ответил он серьезно. – Сильные должны заботиться о других, потом о себе.

Она опять подумала, решила:

– Я буду о тебе заботиться. Ты ж смотри, жди меня. Я еще чуть подрасту и выйду за тебя замуж.

Он осторожно поднял ее на руки, засмеялся:

– Ты еще помнишь?

– Разве такое забыть можно? – удивилась она.

Он ощутил, что ребенок ставит его в затруднительное положение.

– А сколько тебе лет?

– Пять. Скоро будет шесть.

– Да, – согласился он. – Тогда замуж почти пора. Тогда было еще рано… сколько тебе было, три годика?.. А теперь пора…

Она уютно устроилась у него в кольце рук, словно в гнездышке, смотрела все так же серьезно. Чувствовалось, что ей нравится у него на руках возле широкой груди, за которой так часто бухает сильное горячее сердце.

– Я знаю, – сказала она с сожалением. – Но мама почему-то против. Я с ней уже говорила! А я бы уже сейчас могла разглаживать вот этот шрам… Ты такой печальный и одинокий…

Она коснулась розовым пальчиком его лба, потрогала глубокую складку между бровей. Ему стало трудно дышать. Он осторожно опустил ее на пол:

– Шрамы на теле я оставляю другим. У меня только один шрам, но он глубоко внутри. Прямо на сердце.

Из глубины комнаты послышались сразу два голоса:

– Оля!

– Оля, иди сюда!

Александр поцеловал ребенка в щеку, тот подставлял требовательно, и быстро вышел. Спускаясь по мраморной лестнице, чувствовал, как его попеременно душат то гнев, то боль.

Во дворе пленные забились в угол между сараем и конюшней, в них летели комья грязи, камни, палки. Челядь неистовствовала, вымещая обиды. Гренадеры лениво отгоняли греков, объясняли жестами, что пленный – уже не противник, с ним вообще-то можно бы и по-людски. Да и вообще не по-христиански бить и топтать неоружного.

ГЛАВА 20

Оставив пленных в замке под охраной местной милиции, крестьян с оружием, он повел свой десантный батальон обратно. На том конце острова в уютной бухте ждет фрегат Баласанова. Однажды оглянувшись, Засядько увидел, что в сотне шагов за его колонной солдат ползет телега. На передке сидит черный как арап грек, без нужды взмахивает кнутом, а посреди телеги виднеется женская фигура. Она наклонилась над ребенком. Грессер угрюмо восседал сбоку.