Чуть выше по берегу от тумана не осталось и следа, однако, когда оглянулась, плечи передернулись сами по себе. Оставленная за спиной река выглядит так, словно превратилась в медленно текущую белесую слизь. У самых берегов высовываются жесткие прутья камыша, но ни одна жаба не квакает, ни одна выпь не кричит гулким голосом, за что их прозвали водяными быками…
— Жутковато, — сказала она неестественно бодрым голосом и сама устыдилась прозвучавшей в нем фальши.
— Разве?
— Слишком тихо, — проговорила она.
— Здорово, да? — спросил он.
— Так бы и убила, — шепнула она совсем тихо.
Волхв, к счастью, по своей толстокожести не уловил ее ужаса, прет через кусты, как лось, даже по сторонам не смотрит, все ему ясно, все ему знакомо, гад с зелеными глазами.
Они прошли под толстыми деревьями, ветви склоняются до самой воды, дальше уже растут реже, там светло, все залито мертвенным лунным светом. Туман едва заметен, иногда только сбивается в плотные комья и надвигается настолько пугающе, словно навстречу бежит стадо овец, что она всякий раз отпрыгивала в сторону.
Волхв, по ее мнению, слишком уж всматривается в землю, не заметит, если что прыгнет на них с дерева или нападет из кустов. Под ногами чисто и сухо, разве что какой сучок хрустнет, заставив ее подпрыгнуть, но Олег даже не насмешничает, она с грустью допустила такую дикую мысль, что ему все равно, боится она или нет.
— Что-то ищешь? — спросила она напряженным голосом.
— Да, — ответил он.
— Что?
— Истину, — ответил он. Она заподозрила насмешку, но сообразила, что он совершенно серьезен. — Главное, что мы все ищем так старательно, это истина.
— Ты сумасшедший, — сказала она убежденно, — искать истину здесь?
— Истину нужно искать везде, — сказал он нравоучительно. — И всегда. Правда, не со всеми.
Она фыркнула:
— Со мной, значит, можно?
Он удивленно оглянулся через плечо:
— А-а-а, ты еще здесь?.. Я думал, уже убежала.
— Я здесь, — прошипела она мстительно. — И тебе будет не до поисков истины.
Он ответил со вздохом:
— Чувствую. Но настоящий мужчина должен уметь не обращать внимания на препятствия. Я имею в виду чудовищ, врагов, погоду и женщин.
— А я кто?
Он промолчал, что прозвучало еще оскорбительнее. Впереди за кустами показался полуразрушенный домик, как почудилось вначале, но подошли ближе, к хатке с той стороны пристроены просторные сараи, тоже с выбитыми окнами, дом с ними составляет одно целое. Олег ускорил шаг, но всматривался в землю еще внимательнее, а на домик лишь бросал осторожные взгляды. Дорогу к обвалившемуся крыльцу преграждает густой бурьян, окна выбиты, вместо двери черный прямоугольник.
Она ощутила холодное прикосновение ужаса. Сердце затрепетало, она с трудом разомкнула застывшие губы.
— Не ходи…
Он оглянулся:
— Предчувствие?
— Нет, — отрезала она, — просто… зачем?
— Настоящая женщина, — пробормотал он. — Не нужно, вот и не пойду…
Сам, видимо, был настоящим мужчиной, потому что совершенно глупо и бесцельно сунулся в этот темный лесной домик, где может подстерегать все, что угодно. Она упрямо оставалась вне дома, но прислушивалась изо всех сил. Волхв же, как назло, и там ухитрялся ходить совершенно бесшумно, она вытягивала шею, стараясь проследить за его фигурой через окно, однако он как в воду канул…
Рассердившись на себя, она же делает именно то, что хотел он, быстро и решительно вошла следом, остановилась, моргая. За спиной хотя бы лунный свет, а здесь сплошная тьма, разве что редкие лучи сквозь дырявую крышу, глазам трудно привыкать к еще более скудному свету…
Волхв в дальнем углу остановился над чем-то темным на полу, что показалось ей сперва густой тенью, затем лужей, а когда подошла ближе, зябко передернула плечами. Почудилось, что смотрит в черное бездонное небо под ногами. Если голова закружится, как уже начинает сейчас, легко упасть туда и оказаться между звезд…
Тяжелая рука Олега опустилась на ее плечо, пальцы сжали крепко, но равнодушно, как держал бы древко лопаты.
— Колодец, — сообщил он равнодушно. — Разумно. Хотя и странно.
— Зачем колодец в доме? — спросила она.
— Чтоб далеко не ходить, — ответил он. — Очень удобно, если дом в осаде… А зимой можно штаны не надевать.
— А что странно?
— Да многое… Не чувствуешь?