Алмазная колесница

– Потолкуем? – жестом показал Цурумаки на два кресла у окна. – Скажите вашему человеку, чтоб не тревожился. Ничего плохого с вами не случится.

Фандорин махнул Масе – мол, все в порядке, и тот, с подозрением покосившись на хозяина, неохотно вышел.

– Я вам нужен? Зачем? – спросил Фандорин, не торопясь садиться.

– Затем, что вы храбры, непредсказуемы и очень везучи. Но еще больше я нужен вам. Вы ведь хотите спасти свою женщину? Так сядьте и слушайте.

Вот теперь вице-консул сел, второй раз приглашать не пришлось.

– Как это сделать? – быстро проговорил он. – Что вам известно?

Дон почесал бороду, вздохнул.

– Рассказ будет долгим. Я не собирался перед вами оправдываться, опровергать всю ту чушь, которую вы про меня навоображали. Но раз нам предстоит общее дело, придется. Попытаемся восстановить прежнюю Дружбу.

– Это будет непросто, – не удержался Фандорин.

– Знаю. Но вы умный человек и поймете, что я говорю правду… Для начала давайте внесем ясность в историю с Окубо, ибо началось все именно с нее. – Цурумаки смотрел собеседнику в глаза спокойно и серьезно, будто решив снять свою всегдашнюю маску веселого бонвивана. – Да, министра устранил я, но это наши внутрияпонские дела, до которых вам не должно быть никакого дела. Я не знаю, Фандорин, как воспринимаете жизнь вы, а для меня она – вечная схватка Порядка и Хаоса. Порядок норовит разложить все по полочкам, прибить гвоздиками, обезопасить и выхолостить. Хаос разрушает всю эту аккуратную симметрию, переворачивает общество вверх дном, не признает никаких законов и правил. В этой извечной борьбе я на стороне Хаоса, потому что Хаос – это и есть Жизнь, а Порядок – это Смерть. Я отлично знаю, что, как все живущие, обречен: рано или поздно Порядок возьмет надо мной верх, я перестану барахтаться, превращусь в кусок неподвижной материи. Но пока я жив, я хочу жить во всю силу, чтоб вокруг меня дрожала земля и рушилась симметрия. Прошу прощения за философию, но я хочу, чтобы вы правильно понимали, как я устроен и чего добиваюсь. Окубо был само олицетворение Порядка. Одна голая арифметика и бухгалтерский расчет. Если бы я не остановил его, он превратил бы Японию во второсортную псевдоевропейскую страну, обреченную вечно плестись в хвосте у великих держав. Арифметика – наука мертвая, потому что она берет в учет лишь вещи материальные. Но главная сила моей Родины в ее духе, который не поддается исчислению. Он нематериален, он всецело принадлежит Хаосу. Диктатура и абсолютная монархия симметричны и мертвы. Парламентаризм анархичен и полон жизни. Падение Окубо – это маленькая победа Хаоса, победа Жизни над Смертью. Вы понимаете, что я хочу сказать?

– Нет, – ответил напряженно слушавший Фандорин. – Но продолжайте. Только, пожалуйста, п-перейдите от философии к фактам.

– Что ж, к фактам так к фактам. Думаю, мне можно не вдаваться в подробности операции – вы неплохо в них разобрались. Я воспользовался помощью сацумских фанатиков и некоторых высокопоставленных чиновников, которые смотрят на будущее Японии так же, как я. Жаль Сугу. Яркий был человек, далеко бы пошел. Но я на вас не в претензии – взамен вы дали мне Сироту. Для русских он был мелким туземным клерком, я же из этого семечка выращу замечательный подсолнух, вот увидите. И, может быть, вы с ним еще помиритесь. Трое таких друзей, как вы, я и он – это большая сила.

– Трое друзей? – повторил Эраст Петрович, сжимая пальцами подлокотники. – У меня было трое друзей. Вы всех их убили.

Физиономия Дона расстроенно вытянулась.

– Да, это получилось очень неудачно… Я не приказывал их убивать, лишь забрать то, что не должно было попасть в чужие руки. Я, конечно, виноват. Но лишь в том, что не запретил их убивать, а «крадущимся» чем меньше возни, тем лучше. Вот вас трогать я запретил, потому что вы мой друг. Поэтому князька умертвили, а вас нет.

Титулярный советник вздрогнул. Это было похоже на правду! Цурумаки не желал его смерти? Но если так, то вся выстроенная схема летит к черту!

Эраст Петрович наморщил лоб и тут же восстановил логическую цепочку:

– Ну да. Избавиться от меня вы решили позднее, когда я рассказал вам о предсмертных словах Онокодзи.

– Да ничего подобного! – обиженно воскликнул Цурумаки. – Я все устроил самым лучшим образом. Взял с Булкокса слово, и он обещание выполнил, потому что он джентльмен. Потешил свое самолюбие, покрасовался, поунижал вас перед публикой, но не изувечил и не убил.