Ищи врагов среди друзей

До сих пор в толк не возьму, как он меня из автобуса выковырял…"

Он медленно, с видимой неохотой опустил руку и в ту же секунду ринулся на Дорогина плечом вперед, как таран, вложив в этот бросок все свои силы.

Со стороны это выглядело жалко. Не вынимая изо рта сигареты, Дорогин отступил в сторону, сделал банальнейшую подсечку и придал потерявшему равновесие Шурупу дополнительное ускорение, навесив сзади по шее. Шуруп ракетой влетел в открытую дверь автобуса и рухнул на ступеньки, отчетливо клацнув зубами. Наблюдавшая за ходом баталии с верхней ступеньки педагогическая тетка расхохоталась неожиданно гулким басом.

– Извиняться не нужно, – великодушно разрешила она и величественно поплыла по проходу к своему месту.

– Надеюсь, все понятно? – спросил Дорогин у Шурупа.

– Мне-то понятно, – невнятно ответил тот, пробуя пальцем шатающийся зуб, – а вот ты, козел, ни хрена не понял. Ты труп, понятно?

– Все там будем, – не стал спорить Сергей. – Кто-то раньше, кто-то позже… Но я хочу спокойно доехать до места и обещаю размазать по дороге любого, кто будет мне в этом мешать. Это понятно? – громко спросил он, в упор глядя на водителя, Кравцов отвернулся и стал смотреть в окно, делая вид, что к нему это не относится. Дорогин перевел взгляд туда, где в проходе торчала голова Пузыря, заинтересованно наблюдавшего за ходом событий.

Некоторое время они смотрели друг на друга, потом Пузырь отвел глаза.

Сергей вернулся на место. Кравцов подождал, пока он усядется, и плавно тронул автобус с места. Тамара упорно смотрела в окно, а когда Дорогин взял ее за локоть, резко высвободилась, не поворачивая к нему головы.

– Ну вот, – покаянным тоном сказал Дорогин. – Ну, виноват. А что я, по-твоему, должен был делать?

– Я не знаю, что ты должен был делать, – повернувшись к нему, горячо зашептала Тамара. – Я знаю только, чего ты не должен. Ты не должен был затевать безобразную драку на глазах у всего автобуса. И корчить из себя захолустного супермена. Мы выбрались отдохнуть, и ты не должен был связываться с этими.., этими уголовниками!

– А вы не правы, милочка, – пробасила с заднего сиденья Анна Ивановна. – Простите, что вмешиваюсь, но ваша позиция.., гм… Беда даже не в том, что большинство мужчин в наше время боится дать отпор хаму и наглецу. Они просто боятся показаться при этом смешными. Вот именно, как вы выразились, этакими захолустными суперменами… Нынче не модно сражаться с ветряными мельницами. Нынче модно быть устало-ироничными, но это только маска, за которой скрываются трусость и равнодушие.

– Ах, не надо читать мне мораль! – по-прежнему тихо, но с большим чувством воскликнула Тамара. – Если бы у меня в шкафу на плечиках висел еще десяток таких, как он, я бы с вами согласилась. Я и так с вами согласна, но у меня, к сожалению, нет запасного варианта. Приходится беречь то, что есть.

– Резонно, – спокойно согласилась Анна Ивановна. – Но поверьте моему богатому опыту: мужчины – продукт скоропортящийся. Ты его бережешь, сдуваешь с него пылинки, проходит год-другой – глядишь, а вместо мужчины рядом с тобой какой-то слизняк, который посылает тебя посмотреть, кто пришел, когда кто-то рубит топором входную дверь.

– Вот так перспектива, – рассмеялся Дорогин.

– Подождите, Сережа, не вмешивайтесь, – сказала Анна Ивановна.

– А ты помолчи, – одновременно с ней отрезала Тамара.

На секунду воцарилась тишина, потом все трое расхохотались.

– Смотрите! – воскликнула Анна Ивановна, – Одесса!

Глава 8

Станислав Мартынов медленно шел по Александровскому проспекту, глубоко засунув руки в карманы своих сильно вытянутых на коленях и давно утративших первоначальный цвет джинсов. Из левого угла его тонкогубого рта уныло свисала потухшая сигарета, походка была нетвердой. Двести пятьдесят граммов водки и жара сделали свое дело – Мартынов был пьян.

Впрочем, до полной отключки было еще далеко.

Станислав сознавал, что превысил свою норму и что пить ему сегодня больше не следует: насколько он помнил, у него было какое-то неотложное дело, каким-то образом связанное с Самариным, как и большинство дел Станислава Мартынова в последние несколько лет.

Оставалось только вспомнить, что это за дело.

Двигавшаяся навстречу тучная дама с истеричной болонкой на поводке обогнула Мартынова по широкой дуге, и Станислав презрительно ухмыльнулся, заметив ее неуклюжий маневр. Он знал, как выглядит со стороны, и думал, что вид его работает ему на руку: вряд ли кто-то мог заподозрить в опустившемся алкаше человека, ворочающего крупными делами и тасующего пачки стодолларовых купюр, как засаленные карты в колоде. Такое представление о себе льстило его самолюбию, хотя деньги, проходившие через его руки, принадлежали в основном Самарину, а самому Мартыну, как звали его все без исключения знакомые, перепадали лишь жалкие крохи, которых с трудом хватало на жизнь – в его понимании, конечно.