26  

Настанет день, когда тюрьмы превратятся в музеи боли и наши внуки будут ходить в них на экскурсию, пугаясь и недоумевая, как мы сегодня ходим в тюрьму Алькатрас. Я тоже побывал там с отцом и братом, лет в десять, это в заливе Сан-Франциско; смотри-ка, еще одно воспоминание вернулось. В 1975 году самая знаменитая в мире тюрьма представляла собой остров, осаждаемый акулами. Потом ее закрыли, но сделали музеем, как замок на Луаре. В тот день небо было оранжевым, цвета ржавчины того же оттенка, что стены камер и мост «Золотые Ворота». Переправлялись мы туда на пароме. Поездку в США организовал для отца и двух его сыновей Форрест Марс, владелец фирмы, выпускающей одноименные шоколадные батончики. В туристическом проспекте она именовалась «The Alcatraz Tour». Мы шли за гидом, переодетым в надзирателя, и слушали всякие жуткие истории. Он показывал нам массивные решетки на окнах, двор для прогулок, камеру Аль Капоне, сырые карцеры, в которых запирали нарушителей порядка, рассказывал, какая здесь толщина стен, какие применялись наказания и чем кончались редкие попытки бегства — смельчаки либо сразу тонули, либо попадали на завтрак акулам. После этого нам с Шарлем всю ночь снились кошмары, а папа тем временем спокойно храпел в соседнем номере отеля «Фэрмаунт».

Постучи писателя по голове — не произойдет ничего. Но попробуй его запереть — и он обретет память.

Глава 18

Развод по-французски

Я написал слово «развод», но на самом деле мои родители на протяжении долгих лет никогда его вслух не произносили. Это как с алжирскими «событиями»; риторика Пятой республики вообще страдала неумеренным употреблением литоты, даже на рак Жоржа Помпиду было наложено табу. Свой разрыв родители замели под ковер, обошли молчанием, постарались смягчить и сгладить; на вопросы сыновей мать задолго до фильма Кустурицы[43] неизменно отвечала: «Папа уехал по делам», а гостиную дома в Шестнадцатом округе как ни в чем не бывало продолжали украшать семейные фотографии. В начале семидесятых мать решительно не желала признавать реальность и силилась нам внушить, что мы по-прежнему живем нормальной жизнью и почти постоянное отсутствие отца нисколько не должно нас волновать.


Наверняка женские журналы той поры категорически не советовали говорить маленьким детям правду. Франсуаза Дольто еще не опубликовала книгу «На стороне ребенка», и никому не приходило в голову видеть в ребенке личность. Ради нашего блага мать приняла решение хранить достоинство и обходить больную тему молчанием. О разводе — ни слова. Отец превратился в Человека-невидимку (в телесериале тех лет его играл Дэвид Маккаллум). Мы сделали свои выводы: отец бросил нас ради работы, он трудится день и ночь и весь год в разъездах. Я плохо помню авеню Анри Мартена, двухэтажную квартиру в темно-коричневых тонах, со стенами, оклеенными японской бумагой фирмы «Nobilis», хотя именно здесь с 1969 по 1972-й следил за тем, как Шедоки[44] орудуют насосом. Мое единственное и скорее странное воспоминание, видимо относящееся к тому времени, связано с попыткой бунта. Родители усадили нас с братом в зеленый отцовский «ровер».


Машина бесшумно катила по автомагистрали. Отец был чем-то озабочен, шел дождь, мать не произносила ни слова, и тишину нарушало только шуршание по стеклу «дворников», которые, словно метелки джазового ударника, задавали ритм молчанию. Я смотрел, как дождевые капли катятся по боковому стеклу назад, как будто убегают от тошнотворного запаха сидений из бежевой кожи. Этот запах кожи в старых английских машинах для меня неразрывно связан с годами, последовавшими за разводом родителей. Всякий раз, когда мне приходится сесть в машину, от сидений которой несет мертвой коровой, я едва сдерживаю тошноту. Наконец отец припарковался перед большим зданием красного кирпича, украшенным вывеской «Пасси Бюзанваль» (мама говорила, что это слово звучит как «Бухенвальд»). Нас с Шарлем охватил ужас: местечко действительно напоминало концлагерь. Впрочем, это и был концлагерь; отец надумал поместить нас в католическую школу-пансион Рюэй-Мальмезона, вовсе не с целью нас наказать, а, вероятно, чтобы держать нас подальше от любовника матери, или чтобы мы жили на природе, или чтобы оградить нас от нервотрепки развода, да откуда мне знать зачем, но только, едва успев выйти из машины, он понял всю глупость своего замысла. Незадолго до этого мать попыталась записать меня в скауты, но я оттуда сбежал при первой возможности.

  26  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×