Левиафан

– Мы спали мирным сном в своих каютах, – с расширенными от ужаса глазами шептала Кларисса Стамп, – а этот человек тем временем вел корабль прямо на скалы. Представляете, что было бы дальше? Душераздирающий скрежет, толчок, треск разодранной обшивки! От удара падаешь с кровати на пол и в первый миг ничего не можешь понять. Потом крики, топот ног. Пол все больше и больше кренится на сторону. И самое страшное: пароход все время двигался, а теперь остановился! Все выбегают на палубу раздетые…

– №t me!^[29] – решительно вставила мадам Труффо.

– …Матросы пытаются спустить на воду лодки, – все тем же мистически приглушенным голосом продолжала впечатлительная Кларисса, не обратив внимания на реплику докторши. – Но толпы пассажиров мечутся по палубе и мешают. От каждой новой волны корабль все больше заваливается на бок. Нам уже трудно удерживаться на ногах, приходится за что-нибудь держаться. Ночь черна, море ревет, в небе гроза… Одну шлюпку, наконец, спустили на воду, но обезумевшие от страха люди так набились в нее, что она перевернулась. Маленькие дети…

– П-пожалуй, довольно, – мягко, но решительно прервал живописательницу Фандорин.

– Вам бы, мадам, морские романы писать, – неодобрительно заметил доктор.

Рената же так и застыла, схватившись рукой за сердце. Она и без того была бледной, невыспавшейся, а от всех этих известий совсем позеленела.

– Ой, – сказала она и повторила. – Он.

Потом строго попеняла Клариссе:

– Зачем вы рассказываете мне всякие гадости? Разве вы не знаете, что в моем положении нельзя такое слушать?

Барбоса за столом не было. Непохоже на него – завтрак пропускать.

– А где мсье Гош? – спросила Рената.

– Все есе допрасивает арестованного, – сообщил японец. В последние дни он перестал держаться букой и больше не смотрел на Ренату зверенышем.

– Неужели мсье Ренье признался во всех этих невообразимых вещах? – ахнула она. – Он на себя наговаривает! Должно быть, просто помутился в рассудке. Знаете, я давно уже замечала, что он немного не в себе. Это он сам сказал, что он сын раджи? Хорошо, что не сын Наполеона Бонапарта.

Бедняга просто свихнулся, это же ясно!

– Не без того, сударыня, не без того, – раздался сзади усталый голос комиссара Гоша.

Рената не слышала, как он вошел. Оно и немудрено – шторм кончился, но море еще было неспокойно, пароход покачивался на сердитых волнах, и все время что-то поскрипывало, позвякивало, потрескивало. Пробитый пулей Биг-Бен маятником не качал, зато покачивался сам – рано или поздно этот дубовый урод обязательно грохнется, мимоходом подумала Рената и сосредоточилась на Барбосе.

– Ну что там, рассказывайте! – потребовала она. Полицейский неторопливо прошел к своему месту, сел. Поманил стюарда, чтобы налил кофе.

– Уф, совсем вымотался, – пожаловался комиссар.

– Что пассажиры? В курсе?

– Весь пароход гудит, но подробности пока мало кому известны, ответил доктор. – Мне все рассказал мистер Фоке, а я счел своим долгом информировать присутствующих.

Барбос посмотрел на Фандорина и рыжего Психа, удивленно покачал головой:

– Однако вы, господа, не из болтливых. Смысл реплики Рената поняла, но это сейчас к делу не относилось.

– Что Ренье? – спросила она. – Неужели признался во всех этих злодеяниях?

Барбос с наслаждением отпил из чашки. Какой-то он сегодня не такой.

Перестал быть похожим на старого, брехливого, но в общем не кусачего пса.

Этакий, пожалуй, и цапнуть может. Зазеваешься – кусок мяса оторвет. Рената решила, что переименует комиссара в Бульдога.

– Хорош кофеек, – похвалил Бульдог. – Признался, конечно, признался.

Куда ж ему деваться. Пришлось, само собой, повозиться, но у старого Гоша опыт большой. Сидит ваш приятель Ренье, пишет показания. Расписался – не остановишь. Я ушел, чтоб не мешать.

– Почему это он «мой»? – встревожилась Рената. – Вы это бросьте. Просто вежливый человек, оказывал услуги беременной женщине. И не верю я, что он такой уж монстр.

– Вот допишет признание – дам почитать, – пообещал Бульдог. – По старой дружбе. Столько часов за одним столом просидели. Теперь-то уж все, расследование закончено. Надеюсь, мсье Фандорин, вы не станете адвокатировать моему клиенту? Уж этому-то гильотины никак не избежать.

– Скорее, сумасшедшего дома, – сказала Рената.

Русский тоже хотел было что-то сказать, но воздержался. Рената посмотрела на него с особым интересом. Свеженький, хорошенький, словно всю ночь сладко проспал в постельке. Да и одет, как всегда, с иголочки: белый пиджак, шелковый жилет в мелкую звездочку. Очень любопытный типаж, таких Рената еще не встречала.

---

29 Только не я! (англ.)