Гвардеец

Семеновцы быстро заняли двор, выставили караульных у дверей. Моих гренадер живо оттеснили, отобрали у них шпаги и трофейные мушкеты.

Меня пока не трогали.

— Ваше благородь, шо ж такое деется? — жалобно вскрикнул Михайлов в мою сторону.

Я решительно двинулся к Огольцову:

— Господин капитан-поручик, прошу оставить гренадер лейб-гвардии Измайловского полка в покое.

Офицер, отдававший распоряжения усатому сержанту, обернулся:

— В чем дело капрал? Почему вмешиваетесь не в свое дело? — он узнал меня, довольно осклабился и коротко приказал: — Арестовать.

У меня отобрали шпагу, завернули руки за спину.

— Господин капитан поручик, за что? — громко спросил я. — Это мы вызвали Тайную канцелярию. Здесь творятся странные вещи.

— Сие не твоево ума, капрал.

Я увидел за спиной офицера выросшую фигуру Ушакова, с ним был неприметный чиновник в черном.

— Отпустите капрала, — приказал генерал.

— Слушаюсь, — вытянулся Огольцов.

Семеновцы ослабили хватку. Я с наслаждением расправил болевшие плечи.

— Верните ему шпагу, — холодно произнес Ушаков.

— Сей момент.

Мне сунули шпагу. Я вновь ощутил приятный холодок рукояти, вложил лезвие в ножны и почему-то вновь почувствовал себя человеком. Что ни говори, а оружие — это оружие, даже если не боевое.

— Капрал, возвращайтесь к своим гренадерам, соберитесь вместе в ближайшей зале и ждите меня для дальнейшей беседы.

Ушаков дал знаком понять, что разговор окончен, развернулся и ушел вместе с чиновником. Огольцов зло посмотрел на меня, но перечить приказу генерала не стал.

— Повезло тебе немец снова. Ну да чай и нам Фортуна милость переменит.

Мы с гренадерами сидели в огромном зале, вольготно раскинувшись на коротконогих диванчиках и кушетках. Михайлов случайно обнаружил хозяйскую коллекцию трубок, вместе с Чижиковым распотрошил кисеты с табаком, и закурил, пуская к потолку продолговатые кольца дыма. Ни дать ни взять Холмс с Ватсоном у камина.

Ушаков с чиновником, оказавшимся служащим Монетного двора, вернулись на удивление быстро. Они заставили гвардейцев очистить помещение и остались со мной наедине.

— В рубашке ты, барон, родился, — усмехнулся глава Тайной канцелярии. — Твои молодцы логово фальшивомонетское порушили. Сказывай, как на то вышел. Только мне не ври, я по глазам увижу, ежели брехать станешь.

— Врать я не стану. Все как есть выложу, только простите, что наперед лезу: не могу не спросить, что с гренадерами моими будет?

— Хорошо будет с твоими гренадерами, — пообещал Ушаков. — Казнить вас не за что, а миловать нечем. Пока нечем… — он многозначительно улыбнулся. — Так что барон, не бойся, сказывай…

Я прокашлялся и приступил к долгому рассказу, стараясь не утаивать подробностей:

— Все началось с того, что в моем капральстве вместо князя Сердецкого служил его холоп, Михай…

— Ишь ты какой, из-за холопа крепостного на разбойство пойти решился! — внезапно восхитился Ушаков. — Силен, хвалю тебя. И слова верные говоришь: «сам погибай, а товарища выручай». Самлично придумал или надоумил кто?

— Надоумил, — кивнул я. — Не мои это слова.

— Ты, поди, думал из-за хлопца этого Михая мы с тебя все жилы вытянем? — прищурился Ушаков. — Негоже у барина имущество воровать… Так ведь?

— Так, — склонился я.

— Вот! — поднял указательный палец Ушаков. — Испокону веков на Руси водилось, чтобы о душе мужицкой хозяин и благодетель заботился — помещик, ну а над ним царское величие стояло. Ты же в этот миропорядок влезть решил. И не испужался?

— Испугался немного.

— Значит, испугался, — удовлетворенно протянул Ушаков, — а за пуганного трех непуганых дают. Мне такие персоны ой как нужны. Тимоха, — он взглянул на чиновника: — Выйдь ненадолго.

— Сей секунд, — поклонился чиновник.

Теперь мы остались вдвоем. Известный своим веселым характером Ушаков помрачнел.

— Выскочка, мнящая себя польским крулем, — Станислав Лещинский, выполнил свое обещание вредить державе Российской как только можно. Деньги, что вы нашли, фальшивые, изготовлены в Польше, причем сделаны добротно — Тимофей Пазухин, что прибыл со мной не нашел в них почти никакого изьяну. Монеты чеканены и гуртованы зело добротно, и отнюдь не молотком или другими малыми инструментами. Нет, барон, тут машина большая трудилась. И сколько таких денег наделано подсчитать невозможно. Почитай, каждый второй пятак ненастоящий. Ежели с 1723 году монетный двор наделал пятикопеечников на три с половиной мильона, выходит, что фальшивых мильон, а то и поболее будет. И все они до сих пор в ходу. Вот и суди сам, какая от этого убыль казне.