Лейб-гвардии майор

Я прицелился, выбрал себе мишень – одутловатого татарина с раскосыми глазами. Он вопил, размахивая саблей, надеясь врезаться в гущу наших солдат и славно там порубиться, наверное, еще завещанным дедом или прадедом оружием. Когда-то сабля эта попила немало русской крови. Крым долго жил набегами на Русь, славянскими рабами, их потом и слезами.

Непорядок, братцы, решил я. Это надо менять. И по команде спустил курок. Душное облако окутало шеренги стреляющих солдат. В горле запершило. Я отдал разряженную фузею, получил новую. Из-за пороховых газов не было видно ни зги, поэтому вторую пулю просто послал вперед, зная, что в такой толкучке практически невозможно промахнуться. Кого-то в итоге мой выстрел обязательно найдет, и заряд не пропадет зря.

Еще раз, еще! Я ничего не видел, дым начал есть глаза. Послышался свист флейты и гул барабанов, офицеры стали дублировать команды. Принц слишком увлекся стрельбой, я схватил его за рукав куртки и потащил за собой. Вместо плутонгов предстояло перестроиться в плотное батальонное каре.

Рядом мелькнула высокая фигура Чижиков.

– Жив! – радостно выдохнул я.

Так, с одним все в порядке, это уже хорошо. А где второй мой приятель? Мишка-братишка… куда подевался?

– Ваше благородие, – вынырнул сбоку Михайлов. – Шибче давайте, не ровен час татарва сюда рванет. На щепки ведь порубает.

Но татарам было не до нас, лишь одинокие всадники изредка вылетали из сплошного тумана пороховой завесы, и их тут же расстреливали, будто в тире.

Солдаты, приученные долгими муштровками и экзерцициями, привычно занимали свои места в строю. Так, пушки на фланги, гренадеры в передние ряды, кавалерия в центр. Ощетинившиеся штыками каре походили на ежей – с какой стороны ни сунься, всюду смертоносные «иголки» штыков.

Усилившийся ветер разогнал дым. Я смог вздохнуть полной грудью. Чуть кисловатый воздух уже не разрывал легкие. Из-за редких облаков вышло солнце, залило светом округу.

Я увидел трупы, тысячи трупов, и среди них не было никого в наших мундирах. Первый акт дался нам малой кровью, но крымцы усилиями мулл и мурз вновь собрались в стальной кавалерийский кулак, который способен расплющить нас, будто молотом.

Низкорослый Антон Ульрих затесался среди гренадер. Не было силы, которая могла бы заставить его покинуть место в солдатском строю. Я подмигнул парням – Михайлову и Чижикову. Они, прекрасно зная, с кем имеют дело, зажали его между собой, как в тисках.

Перестроение татар дало нам возможность вновь зарядить фузеи. Нужда в пулях Анисимова отпала, предстоял бой с близкой дистанции, и, скорее всего, штыковой.

Против каре татары будут бессильны, значит, поле боя останется за нами. Если Фети-Гирей столь же упрям, как легендарный осел, он атакует нас снова и снова, потом, возможно, возьмет передышку до завтра, чтобы продолжить начатое. В противном случае его ожидает стандартная посылка от султана: веревка и мыло для неудачников. Так кончил предшественник Фети-Гирея. И, наверное, нечто подобное произошло бы и с новым крымским ханом, но тут…

– Турки! – закричали откуда-то с правого фланга. – Янычары высадились на берег!

Стоп, так мы не договаривались.

Глава 29

Ее звали Ганнуся, он была похожа на пышку, такая же сдобная и аппетитная. Настоящая казачка: бесстрашная, чернобровая, крепкая, смуглая и красивая особой южной красотой. Ласки ее были горячими, а губы сладкими как мед.

Она была вдовой и не боялась никого и ничего. Муж Ганнуси сгинул несколько лет назад – ушел с отрядом станичников в степь и не вернулся. Единственный сын служил в казачьем полку под командованием Ильи Лукича Кабыздохова. Я стал ее поздней, осенней любовью, последней страстью, а она… она выходила меня, подняла на ноги. Наверное потому, поглаживая ее густые черные, будто смола, волосы, разметавшиеся по подушке, я не ощущал угрызений совести. Я был благодарен Ганнусе за все, что она для меня сделала.

Настя Тишкова, фрейлина ее императорского величества и моя маленькая невеста, осталась в далеком Петербурге, а я уже несколько месяцев жил в казачьей станице поблизости от Азова, отлеживаясь после тяжелого ранения. Главный медик при армии Миниха, грек Кондоиди, осмотрел мою рану и сказал, что везти меня в столицу не имеет смысла, раны могут открыться, и я просто не переживу дальнюю дорогу.

– Это очень опасно, – сказал Кондоиди. – Молодой человек может умереть в пути. Жалко будет потерять такого героя.