Голос ангела

"Жигули” Холмогорова двигались в плотном потоке машин. Чем ближе к окраине, тем темнее становилась улица, тем реже горели фонари, тем меньше попадалось прохожих.

Наконец мелькнули за стеклами последние городские дома, и машина вырвалась на шоссе.

Глава 7

Новости в маленьких городках распространяются так же быстро, как эпидемия гриппа. Стоит узнать что-то интересное одному, как уже через несколько часов эту новость мусолит и пересказывает друг другу дюжина людей. А еще через пару часов количество осведомленных увеличивается в десять раз. А к вечеру новость уже не является новостью, ее знают все, даже понемногу начинают забывать. Новость теряет вкус и вместе со своей новизной превращается в обыденную всем известную историю.

Так получилось и с серебряным окладом, который пожертвовал церкви Григорий Стрельцов. О подарке говорили уже на базаре, интерес подогревало то, что никому, кроме отца Михаила, не было известно имя дарителя.

Стрельцов лежал на диване, смотрел на зажженные лампочки люстры и размышлял о жизни. Телефонный звонок вывел его из оцепенения. Поздние звонки, особенно когда кто-нибудь из близких лежит в больнице, пугают, несут угрозу.

Испуганно вздрогнул и Григорий Стрельцов.

– Господи, – произнес он, вскакивая с дивана и спеша к телефону.

Когда схватил трубку, прижал к уху, то услышал знакомый голос. Сердце, до этого замершее, забилось быстро и часто.

– Ты что это, Гриша, дышишь так тяжело, как паровоз на станции?

– Ой, Кузьма, – вздохнул Григорий Стрельцов, услышав голос своего приятеля.

– Чего делаешь, Гриша? Стрельцов перевел дух, немного отдышался, вытер вспотевшее лицо.

– Ничего не делаю, Кузьма, лежу на диване. Даже стакан водки выпить не могу. Хочешь – заходи, выпьем?

– Нет, Гриша, у меня другое предложение. Ты один?

– Один, конечно. Жена в Минске, в больнице.

– Понятно. Слушай сюда, – голос Кузьмы Пацука звучал как приказ. – Часика в три ночи жди меня возле старого моста. Я тебя захвачу, и сплаваем в старицу.

– Да ты что, Кузьма! Такая погода, какая рыба?

– Рыба будет, я тебе обещаю. У меня там стоят сетки.

– Сетки в такое время? – удивился Григорий Стрельцов.

– Что, думаешь, ничего не достанем?

– Конечно, ничего!

– Вот тут ты ошибаешься, Гриша. Если я говорю, что рыба будет, значит, будет. Кстати, как там твоя?

– Не очень, все по-прежнему.

– Ай, ай, ай, – с горестью произнес Кузьма Пацук.

Фальши в голосе приятеля Григорий Стрельцов не заметил, хотя и подозревал, что тот страшно обиделся на него за то, что Григорий пожертвовал оклад в церковь. С Кузьмой они были знакомы уже лет двадцать, но только после возвращения того из тюрьмы сблизились по-настоящему.

– Ну все, договорились?

– Л если дождь? – проронил Стрельцов.

– Что тебе дождь? Плащ же у тебя есть?

– Плащ есть, – согласился Стрельцов.

– Надевай плащ, телогрейку, сапоги и жди под мостом, – Кузьма положил трубку и с отвращением сплюнул себе под ноги. – Сволочь! Сука! – пробурчал он, глядя в темное ночное окно, за которым шумел дождь. – Мерзавец конченый! Урод! – эти слова, слетавшие с губ немолодого мужчины, относились к Григорию Стрельцову.

Сентябрьской ночью, сунув бутылку водки и охотничий нож с большим лезвием в карман плаща, Кузьма Пацук вышел во двор. Утро обещало быть туманным. Стояла теплая осенняя погода, дождь кончился часа два назад. Две огромные овчарки подбежали к хозяину и ткнулись носами ему в ноги.

– Что, хорошие? С собой вас не возьму, – хрипло обронил Кузьма. – Дело у меня больно важное. – Два пса понимающе смотрели на хозяина, шевеля острыми, будто вырезанными из твердого картона, ушами. – Вы тут за домом и женой присмотрите, чтобы ни одна сволочь не залезла. А я к утру вернусь.

Кузьма открыл сарай, взял два дюралевых весла, взвалил их на плечо. Подойдя к реке, мужчина тяжело вздохнул. Река была спокойная, на противоположном берегу поблескивало лишь несколько огоньков. “Все спят, а Гриша придет. Куда он денется, обязательно придет”, – укладывая весла в лодку, думал Кузьма.

Пришлось вернуться в сарай и принести мотор. Кузьма Пацук все делал неторопливо, даже медленно, но все получалось довольно споро. Мотор был установлен, замок открыт. Цепь с меланхоличным грохотом, похожим на далекий горный обвал, упала, скользя на днище лодки.

– Ну, с Богом! – пробурчал Кузьма, спрыгивая в качнувшуюся лодку и опускаясь на сиденье.